Собрание сочинений в 2 томах. Том 1. Двенадцать стульев. Илья Ильф

не разводили, временных печей не было, дымоходы были в исправности и прочищались регулярно, но стула, к непомерному удивлению Альхена, не было. Бросились искать стул. Заглядывали под кровати и под скамейки, отодвинули для чего-то фисгармонию; допытывались у старушек, которые опасливо поглядывали на Пашу Эмильевича, но стула так и не нашли. Паша Эмильевич проявил в розыске стула большое усердие. Все уже успокоились, а Паша Эмильевич все еще бродил по комнатам, заглядывал под графины, передвигал чайные жестяные кружки и бормотал:

      – Где же он может быть? Сегодня он был, я видел его собственными глазами! Смешно даже.

      – Грустно, девицы, – ледяным голосом сказал Остап.

      – Это просто смешно! – нагло повторял Паша Эмильевич.

      Но тут певший все время пеногон-огнетушитель «Эклер» взял самое верхнее фа, на что способна одна лишь народная артистка республики Нежданова, смолк на секунду и с криком выпустил первую пенную струю, залившую потолок и сбившую с головы повара туальденоровый колпак. За первой струей пеногон-огнетушитель выпустил вторую струю туальденорового цвета, повалившую несовершеннолетнего Исидора Яковлевича. После этого работа «Эклера» стала бесперебойной.

      К месту происшествия ринулись Паша Эмильевич, Альхен и все уцелевшие Яковлевичи.

      – Чистая работа! – сказал Остап. – Идиотская выдумка!

      Старухи, оставшись с Остапом наедине, без начальства, сейчас же стали заявлять претензии:

      – Брательников в доме поселил. Обжираются.

      – Поросят молоком кормит, а нам кашу сует.

      – Все из дому повыносил.

      – Спокойно, девицы, – сказал Остап, отступая, – это к вам из инспекции труда придут. Меня сенат не уполномочил.

      Старухи не слушали.

      – А Пашка-то Мелентьевич, этот стул он сегодня унес и продал. Сама видела.

      – Кому? – закричал Остап.

      – Продал – и все. Мое одеяло продать хотел.

      В коридоре шла ожесточенная борьба с огнетушителем. Наконец человеческий гений победил, и пеногон, растоптанный железными ногами Паши Эмильевича, выпустил последнюю вялую струю и затих навсегда.

      Старух послали мыть пол. Инспектор пожарной охраны пригнул голову и, слегка покачивая бедрами, подошел к Паше Эмильевичу.

      – Один мой знакомый, – сказал Остап веско, – тоже продавал государственную мебель. Теперь он пошел в монахи – сидит в допре.

      – Мне ваши беспочвенные обвинения странны, – заметил Паша Эмильевич, от которого шел сильный запах пенных струй.

      – Ты кому продал стул? – спросил Остап позванивающим шепотом.

      Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.

      – Перекупщику, – ответил он.

      – Адрес?

      – Я его первый раз в жизни видел.

      – Первый раз в жизни?

      – Ей-богу.

      – Набил бы я тебе рыло, – мечтательно сообщил Остап, – только Заратустра не позволяет. Ну, пошел к чертовой матери.

      Паша Эмильевич искательно