Фортуна благоволит грешным. Тереза Ромейн

дай мне снова ее увидеть – пусть даже только во сне. Дай мне вспомнить мягкость ее волос, вспомнить, как я сажала ее к себе на колени и обнимала…»

      Шарлотта снова улыбнулась и тихо сказала:

      – И я часто думала о том, что ты очень милая.

      Девочка на мгновение замерла. Потом отбросила за спину свои распущенные волосы и покосилась на тетю. Шарлотта же вспомнила, как кто-то говорил, что «юная Мэгги Кэтлетт обещает вырасти красавицей». Полная чушь! Она уже была красавицей. Была красавицей с того самого дня, как появилась на свет.

      – Ты тоже очень милая, – пробормотала девочка. Потом вдруг отвернулась и уставилась куда-то в пространство.

      – Не знаю, надолго ли я смогу остаться, – снова заговорила Шарлотта. – Но потом, когда я уеду… Можно я буду тебе писать? Мне бы хотелось иметь подружку, с которой можно переписываться.

      Мэгги кивнула и вновь покосилась на тетю. Над зелеными, как у всех Перри, глазами чуть приподнялись брови, и девочка спросила:

      – А почему ты не пишешь бабушке и дедушке?

      Шарлотта заставила себя рассмеяться.

      – О, но они и так знают обо мне вполне достаточно.

      Да уж, вполне достаточно… Все десять лет, прошедшие с тех пор, как Шарлотта покинула Строфилд, ее родителям следовало знать только одно: она жива и находится достаточно далеко, так что не будет ставить их в неловкое положение. Она им все-таки писала, но редко получала от них ответ. Шарлотта иногда задавалась вопросом: а читали ли родители ее письма?

      Потрогав нитку, выбившуюся из шва лоскутного покрывала – наверняка это был один из тех стежков, что делала она сама, – Шарлотта сказала:

      – Если хочешь, могу сегодня вечером расчесать твои волосы и заплести косички. Можешь сама выбрать цвет лент. Я привезла много разных… из своих путешествий. – Она чуть было не сказала «из Лондона».

      – А ты мне расскажешь о тех местах, где побывала?

      – О, я думаю, тебе будет скучно. Но я расскажу тебе разные истории. Как тебе такая идея?

      Эти рассказы будут содержать отдельные крупицы правды о ее жизни – но только те, что подходили для ушей десятилетнего ребенка. Хотя она могла бы рассказать и о вечерах, наполненных вином и остроумием, а также о доме, где обои с позолотой, а вся мебель красная. Могла бы рассказать и о женщинах, у которых множество поклонников и которые, однако же, не могут выбрать одного-единственного.

      Ей ужасно не хотелось лгать Мэгги, рассказывая о своей жизни, но рассказать девочке правду она никак не могла. И, конечно же, ей следовало скрывать свои чувства – беседуя с Мэгги, она должна была казаться спокойной и вполне уверенной в себе. А если ей удастся найти украденные монеты, если она сможет потребовать награду в пять тысяч фунтов… О, тогда она больше ни о чем не будет жалеть.

      Ее лондонская жизнь хорошо оплачивалась, но этих денег хватило бы только на побег. Впрочем, теперь ее дом в Мэйфере опустел, она продала почти все, обратив вещи в деньги, которые, в свою очередь, пошли на взятки. В Строфилд она вернулась с несколькими