Кабак. Якубов Олег Александрович

люблю. Дело в том, что я – патологический лентяй. Илья Ильич Обломов по сравнению со мной был деятельным человеком. Он постоянно о чемто мечтал и грезил, а это требует огромной затраты энергии. Я же энергию свою берегу для будущих важных дел и по пустякам не трачу, а стало быть, не расходую вовсе. Хорошо известный в древности тунеядец Лао Цзы наставлял: ни одно деяние не может быть важным для жизни. Судьбоносно лишь созерцание. Ибо, лишь созерцая, мы движемся вперед.

      …Звонок будильника воспринимаю как радостное ознаменование нового дня. Встаю я не сразу, включаю радио и нежусь в сладкой дреме под невнятное бормотание. К этой серебристого цвета коробочке у меня такое же отношение, как у гоголевского Петрушки к книгам. Радиоглупости я не слушаю, только иногда морщусь, когда ведущие по утрам чересчур резвятся, мешая мне своими визгливыми интонациями ни о чем не думать. Наконец, выбравшись из постели, я недолго размышляю над проблемой завтрака, решая, заварить мне чай или выпить чашечку ароматного кофе, которого у меня в помине никогда не было. В итоге выпиваю стакан воды и отправляюсь «в город». Возвращаюсь я домой, а вернее в помещение, где провожу ночлег, поздним вечером. Тело ноет от приятной усталости прошедшего дня. Каждый мой день насыщен множеством событий. Я интенсивно передвигаюсь, встречаюсь с массой людей, произношу пространные, но ничего не значащие монологи и при этом… ровным счетом ничего не делаю. Потому что отдача, а вернее КПД от всех моих передвижений, встреч и пламенных речей всегда равны нулю – я ярый последователь учения Лао Цзы, и все мои действия носят характер не созидательный, а созерцательный.

      Но сегодня все будет подругому. Сегодня я открываю ресторан. Свой ресторан. Ну, почти что свой. Я теперь компаньон, совладелец, соучредитель и, короче говоря, солидный человек, волею судьбы и моих друзей определенный управлять этим новым питейноедальным заведением с дурацким названием «Ручеек у камина». Впрочем, на название мне роптать не пристало, я придумал его сам. Вообщето название для будущего ресторана я поначалу сочинил лихое – «Майн кайф». Но потом выяснилось, что в нашей стране сейчас идет очередная борьба за чистоту русского языка. Так что узаконить такую несусветную вывеску было бы дороже, чем открыть новый ресторан. Наткнувшись на бюрократический беспредел, моя творческая фантазия объявила забастовку и ничего путного в голову не приходило.

      Помогло, как частенько бывает, то самое счастье, что зовется несчастьем. У работяг, занимавшихся ремонтом зала, не хватило облицовочного камня. В углу мерзко зияла чернотой невесть для чего продолбленная дыра. Но вечно поддатого прораба смутить было невозможно. Его устойчивая психика хронического пьяницы непробиваемой броней охраняла помутненное гремучей смесью водки с пивом сознание. На грозный вопрос, куда подевался камень, он ответил вроде бы невпопад, но в принципе весьма логично:

      – А сюдой, хозяин, можно электрокамин вмандюлить. Будет красиво».

      Слово «хозяин», произнесенное этим хитрюгой с максимальным иезуитским почтением, решило исход несостоявшейся схватки. Так меня еще никто и никогда не называл. Приосанившись, я буркнул «ладно, подумаю» и твердой, как мне казалось, походкой, покинул свои будущие владения, стараясь не заляпать цементным раствором и без того потерявшие цвет некогда белые кеды. Както стихийно образовался рядом с электрокамином ручеек – очередной брак ремонтников, который услужливый ум лентяя, больше всего на свете избегающего жизненных осложнений, трансформировал в невнятное, но, как мне казалось, романтическое название «Ручеек у камина».

      …Выбирая с особой тщательностью одежду – что ни говори, деньто знаменательный, я мурлыкал привязавшуюся с самого утра фронтовую песенку, которую когдато очень душевно исполнял актер Михаил Ножкин. Впрочем, слова песни я по своему обыкновению переиначил и вместо лирического «Бери шинель, пошли домой», напевал: «Бери рюкзак, пошли в кабак». На улице уже вовсю припекало июньское солнышко. Похоже, Москву решило навестить лето. Погода явно соответствовала душевному состоянию. Решив, что ехать на открытие собственного ресторана в общественном транспорте както нелепо, а пообедать я наверняка теперь смогу и в новом заведении, я бездумно истратил последнюю сотню на рискованную поездку в раздолбанном мотосредстве неопознаваемой породы. Водительузбек, по случаю жары скинувший сандалии и чернея никогда не мытыми пятками, согласился подвезти меня за столь ничтожную плату при условии, что я буду показывать ему дорогу. Управившись с ролью штурмана, вновьиспеченный ресторатор через полчаса переступил порог, оказавшись в прохладе уютного вестибюля, еще пахнувшего свежей краской.

      Здесь меня приветствовали два новых сотрудника – повара Овик и Сан Саныч. Хмурый пятидесятилетний Сан Саныч, длинный и худой как жердь, в белоснежной поварской куртке, молча протянул мне огромную красную лапищу. Лицо его при этом исказила гримаса, очевидно, обозначавшая улыбку. Коротышка Овик, хотя и значился мангальщиком, был облачен в непомерно длинный клетчатый пиджак. С присущей всем кавказцам экзальтацией, он разразился целой речью, суть которой сводилась к следующему: у меня, как он надеется, должно хватить мудрости во всем слушаться советов, его, Овика – волшебника и кудесника в своем нелегком деле. Только в этом случае