Воспоминания и письма. князь Адам Чарторижский

концов посыпались на него со все увеличивавшейся быстротой. Он бы и не мог достичь их в такое короткое время, если бы императрица и Нелидова сохраняли свое влияние на императора. Эта невозможность для многих добиться успеха, пока продолжалось исключительное влияние императрицы и ее подруги, была главной причиной испытанного ими удара. Другие честолюбцы присоединились к фавориту, чтобы руководить им и воспользоваться той магнетической, думаю я, силой, которую он проявлял над личностью своего господина.

      Граф Растопчин был, кажется, вдохновителем и душой заговора. Вследствие интриги он был удален от императора и заменен Нелидовым, племянником «фрейлины с портретом». Растопчин был даже выслан в Москву, ибо Павел никогда не удерживался в границах умеренности, всегда преувеличивал значение всякого намека, во всем спешил и заходил как можно дальше. Но граф был не из тех, кто прощает подобные обиды: он хотел отомстить тем, кто был причиной его падения, и соединился с Кутайсовым: надо было вырвать Павла из-под власти увлечения Нелидовой и поссорить его с женой. Для этого императору дали понять, что он состоит под опекой, что эти две женщины управляют страной от его имени, что в этом убеждены все. Ему представили особу моложе и красивее Нелидовой и уверили, что она не будет иметь претензий им править. Все это увенчалось удачей: Павел влюбился в дочь Лопухина, бывшего московским полицеймейстером при Екатерине. Лопухин получил титул князя и голубую ленту за то, что не препятствовал видам императора на его дочь. Растопчин был возвращен и получил пост министра иностранных дел. Все должностные лица, принадлежавшие к партии императрицы, князья Куракины и их родственники, со старым князем Репниным во главе, потеряли свои места и были высланы в Москву. Крушение партии было полным: стоило императору заподозрить, что кто-нибудь пользуется протекцией или благоволением императрицы, – и такой человек терял должности и отсылался прочь.

      С той поры Павла стали преследовать тысячи подозрений; ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, а жена желает царствовать вместо него. Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к старым слугам. С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха и вечной неуверенности. Над каждым тяготела возможность быть высланным или подвергнуться оскорбительному выговору в присутствии всего двора, причем император обыкновенно возлагал исполнение этого неприятного поручения на маршала двора. Наступило нечто вроде эпохи террора. Придворные балы и празднества стали опасной ареной, где рисковали потерять и положение, и свободу. Императору вдруг приходила мысль, что к особе, которую он отличал, или к какой-нибудь даме из числа ее родственниц относятся с недостаточным уважением и это следствие коварства императрицы; и он тотчас отдавал приказ немедленно удалить от двора того, на кого падало его подозрение. Предлогом для этого мог послужить и недостаточно почтительный поклон, и то, что невежливо