Воспоминания и письма. князь Адам Чарторижский

влечению сердца. Костюшко, подавленный грустью, покрытый еще не залеченными ранами, ослабевший, носивший тогда на своем лице выражение потерянной надежды и трогательной покорности Провидению, полный угрызений совести в том, что продолжает жить, не сумев спасти отечество, не мог, конечно, внушить императору никакого страха или подозрений. Он мог лишь интересовать императора своей личностью и внушать ему симпатию. Павел часто посещал Костюшко в сопровождении всей императорской фамилии, оказывавшей генералу внимание и, я сказал бы, почти искреннюю нежность.

      Великий князь Александр, без сомнения, более чем кто-либо разделял эти великодушные чувства, но его всецело поглощали тогда служебные занятия, так что в первое время я почти не мог с ним сходиться. С началом нового царствования мы встречались реже и встречаться стало труднее: невероятный страх перед отцом мешал Александру лично выразить Костюшко свои давние чувства.

      Мы были призваны во дворец, чтобы подписать, каждый в отдельности, удостоверение в том, что маршал Потоцкий не предпримет ничего против России. Мы должны были поручиться в этом на свой риск и страх, и обязательство это должно было быть написано каждым в ясных и точных выражениях.

      Собрание было многочисленно. Князь Куракин, назначенный вице-канцлером, присутствовал тут же и должен был следить за тем, чтобы документы эти ясно выражали ручательства, которые мы на себя брали. Мы с братом подписали не колеблясь; мы питали глубокое уважение и слишком сильную привязанность к семье графа Игнатия, чтобы колебаться дать это общее поручительство, которое одно только могло вернуть ему свободу. Были и такие, кто возражал; были и те, кто повернул спину, как только узнал цель собрания. К их числу принадлежал граф Ириней Хрептович (сын канцлера Хрептовича, наиболее способствовавшего тому, чтобы король Станислав-Август согласился на Тарговицкую конфедерацию), который вскоре совсем обрусел. Тем не менее количество подписей оказалось достаточным, чтобы склонить императора к освобождению Игнатия.

      Можно себе представить, как были счастливы узники, получив возможность вновь свидеться друг с другом после такого долгого и тяжелого заключения. То было счастье, смешанное с горем и слезами.

      Здесь собрались самые знаменитые члены Великого сейма 1788—1792 годов: граф Потоцкий; граф Тадеуш Мостовский; знаменитый Юлиан Немцевич; Закржевский, городской голова Варшавы, известный своей честностью, патриотизмом и выдающимся мужеством; генерал Сокольницкий, добровольно севший с ним в заключение, чтобы не оставлять его; Килинский и Капосташ, уважаемые граждане Варшавы, первый – хозяин сапожной мастерской, второй – меняла, или банкир, оба пользовавшиеся заслуженным влиянием на население Варшавы. Вскоре после счастливых минут освобождения и взаимных свиданий все должны были, к общему прискорбию, расстаться.

      Император осыпал генерала Костюшко подарками, чтобы дать ему возможность независимой жизни, и тот вынужден