Тирмен. Генри Лайон Олди

полшага.

      Парень успел первым – взбежал, перескакивая через обледенелые ступени на самый верх. Оглянулся, подождал, вновь оглянулся.

      Кто из них – объект сегодняшней командировки? Парень? Девушка? Шофер такси? Продавщица в киоске?

      Кто-то в запертом здании?

      Петр Леонидович вздохнул и закрыл глаза. Точнее, один глаз – левый, словно собирался выстрелить.

      Сейчас все узнаем.

      Подсчитано, взвешено…

      Когда он встал с заборчика, такси вместе с пассажирами успело благополучно уехать. Пряча газету обратно в карман полушубка, старик представил, как кто-то невидимый и неведомый в эту самую минуту следит за ним, мысленно очертив сектор и готовясь зажмуриться.

      Представил, но ни капельки не огорчился.

      «Кто я? Я – твой друг…»

      5

      – Эй! Дантон!

      Отец стоял у входа в метро и махал рукой. Складывалось впечатление, что ему чертовски не хочется спускаться вниз, по лестнице, затем по эскалатору, садиться в вагон и ехать туда, куда он собрался. Поэтому, когда на углу остановился трамвай и с подножки соскочил любимый сын Данька, отец просиял от радости.

      – Дантон! Я здесь!

      В вечном отцовском «Дантоне» сам Данька, в отличие от родителя, ничего остроумного не находил. Прошлой весной он попросил Лерку достать ему книжку про этого Дантона и выяснил много неприятного. Начиная от дурацкого имени Жорж-Жак и заканчивая гильотиной. Физиономия Дантона на портрете в начале книжки смахивала на морду французской бульдожихи Шеры, твари подлой и злопамятной, которую держал сосед, профессор Линько. Короче, бывали дни, когда он понимал маму, подавшую на развод.

      – Ну ты даешь! – сказал отец, дождавшись, пока сын перейдет дорогу. – Носишься, как Горец! Тебя что, не учили: сначала посмотри налево, потом – направо?..

      – Учили.

      Теплилась надежда, что воспитательный разговор закончится, не начавшись.

      – Хорошо, что эти, джигиты, притормозили. Они психованные: хоть на красный, хоть под «кирпич»…

      – Они всегда притормаживают. Так положено на «зебре».

      – Да? Ну, значит, они исключительно при виде тебя тормозят. Если я иду, они, наоборот, на газ давят. Эх, в молодости мы все бессмертные…

      Отец решительно не желал уходить с обжитого пятачка перед метро. Врос в заледенелый асфальт, пустил корни. Данька мялся перед ним, слушая о молодости, бессмертии и правилах поведения на проезжей части, невпопад кивал и думал о машинах. Последний год он действительно привык бегать через улицу, не глядя по сторонам. Лихие джипы и «мерины» сбавляли скорость, пропуская бегуна, из-под колес не довелось выскакивать ни разу. Странно, оказывается, это не со всеми. Или у отца просто скверное настроение, вот и ворчит?

      – Ты далеко? – спросил он, желая прервать лекцию.

      – К Гадюке.

      Гадюкой отец звал своего начальника.

      Злополучный «Серафим» приказал долго жить, проданный за бесценок. Компаньоны разбежались: неунывающий дядя Лева торговал