Белые одежды. Владимир Дудинцев

Иванович уселся за стол, Иннокентий поставил на какую-то книгу горячую сковороду, дал гостю грязную вилку и измазанный в жире нож с расколотой деревянной ручкой.

      – Вот тебе хлеб, – он положил на стол два остроконечных батона, – вот запивка, все вино выпили вчера, – выставил две бутылки молока. – Не отставай! – И, разрезав на сковороде один кусок, сунул в пасть первую порцию.

      – Погоди, надо же вилки помыть! И стол…

      – Можешь и пол помыть. Разрешаю, – мотнув головой наотмашь, поэт зубами оторвал часть батона, отправил в рот вторую порцию мяса и подал вслед хороший ком лука.

      Вымыв вилку и нож, Федор Иванович принялся разрабатывать свой сектор сковороды.

      – Чего молчишь? Зря тебя кормлю? – пробормотал поэт, жуя.

      Но гостю было не до речей. Рядом со сковородой из щели между столом и стеной вылезли, ощупывая воздух, чьи-то чудовищные усы. Федор Иванович замахнулся, хотел пугнуть разведчика, но Иннокентий остановил его.

      – Не трогай, это Ксаверий.

      Обмакнув кусочек батона в жир, он положил его около шевелившихся усов. Сейчас же Ксаверий вылез и уткнулся в хлеб. Это был черный таракан длиной в спичечный коробок.

      – Видишь, жрет. Мы с ним давно знакомы. У нас совпадают взгляды на многие вещи.

      Из щели выбежал таракан поменьше и сунулся к хлебу. Ксаверий махнул пятой или шестой ногой, таракан опрокинулся вверх брюхом и замер, прикинувшись мертвым. Потом мгновенно перевернулся и исчез в щели.

      – Борются за власть, – весело осклабился Иннокентий, обмакивая в жир второй кусочек батона. – На, ешь, дурачок, – он подложил кусочек к самой щели. – Люблю за храбрость!

      Отпив из бутылки несколько глотков, он принялся разрезать второй кусок. Первого уже не было.

      – Нравится тебе эта девочка? – спросил Кондаков, жуя, и глядя на фото над столом.

      – Н-не могу сказать. Она снимается голая и не краснеет, не прячет лица. Нормальная женщина в такой ситуации сгорит от стыда. Как мне кажется, Кеша, без любви нельзя бросить на наготу даже косой взгляд. Любящему можно. Любовь очищает взгляд…

      – Ка-ак ты сказал? Постой, запишу… Да-а… А почему эта не сгорает? Смотрит прямо в глаза…

      – Это бесстыдница. Она ведь за деньги… И у нее, конечно, есть маскировочное рассуждение. Но это не меняет дела.

      – А стыд нагого мужчины?

      – Только перед женщиной. В этом стыде есть береженье ее стыдливости.

      – А в раю? Оба ведь были голые…

      – Что рай, что любовь, Кеша…

      – Как, как ты говоришь? Повтори… Давай еще кусок разделим пополам. И батона ты почти не ел!

      – Мне хватит, я уже готов.

      – Ну, как знаешь. Получается три – один в мою пользу. А как ты смотришь на такое мое наблюдение. Ты правильно говоришь, ко мне ходят… Я заметил, что это дело любит накат. Бросать на полдороге нельзя. Надо запираться с нею на неделю. И чтоб мешок с продуктами висел на балконе и был полон. Эта, о которой говорил, к сожалению, так не может. Поэтому и