Доброключения и рассуждения Луция Катина. Борис Акунин

Буркхардт молвил:

      – А вот и моя Ульхен со своим персональным ментором, герром Катин. Он академический профессор и дворянин.

      Ульрика, настоящая паинька, сделала церемонный книксен. Произведенный в профессоры «герр Катин» (в обычное время хозяин дома именовал его попросту «hey, Sie!» – «эй, вы!») почтительно поклонился, вслед за чем на него перестали расходовать внимание. Теперь следовало дождаться момента, когда полковник обратится к «ментору» по-французски (всегда с одной и той же фразой) и ответить что-нибудь, непременно на латыни. Потом можно рассеяться и остаток трапезы думать о своем – более никто не обеспокоит.

      Миссия поручика Бозе состояла в том, чтобы энергично кивать на всё сказанное начальством да тихо приговаривать: «O ja, ja!» С более трудной задачей ординарец, пожалуй, и не справился бы. От русской супруги ожидалось лишь руководство подачей блюд. Дочке надлежало смотреть в скатерть и не стучать ложкой. Таким образом в беседе участвовали только хозяин и гость.

      Тема, впрочем, была любопытной – о привычках и причудах прославленного прусского государя, и Луций слушал с интересом.

      Его величество, говорил фон Кауниц, всегда поднимается затемно, в четыре часа утра, и начинает день с игры на флейте, дабы настроить ум и чувства на гениальный лад. В это время, под звуки Гайдна иль Баха, он вырабатывает свои великие, парадоксальные планы, заставляющие восхититься одну половину Европы и ужаснуться другую. С восьми до десяти король пишет. Затем лично руководит разводом и маршировкой гвардии, а после простого, солдатского обеда – стрельбами и штыковым обучением. Одет титан в потертый, заплатанный мундир, сапоги его стоптаны, треуголка выцвела. Вся Пруссия чтит Фридриха за бережливость, и никто не ропщет на подати, зная, что монарх во всем себе отказывает. Недавно, с умилением рассказывал гость, произошла история, заставившая многих прослезиться. Вдова некоего офицера подала королю в руки прошение о пенсии, которую покойный не успел себе выслужить и потому оставил семью без средств к существованию. «Я не могу удовлетворить вашего ходатайства за казенный счет, ибо закон есть закон, – ответствовал Фридрих, – отказать же вам не дозволяет милосердие. Мы сделаем вот как. Я откажусь от послеобеденного шоколада, который обходится в один талер, и велю, чтобы сэкономленные деньги выплачивались вам в виде пенсии».

      – Изрядно, – сказал на это полковник Буркхардт. – И умно, раз все услышали и разнесли.

      – О ja, – поддакнул поручик Бозе, после чего рассказ о великом Фридрихе полился дальше.

      Внимательно слушая, Луций не забывал лакомиться блюдами, которых в кухне для слуг не подавали: трюфельным супом, паштетом, французскими сырами. Стол был обильный, в расчете на высокого гостя, и свечей горело не шесть, как в обычные времена, а двадцать четыре. Хозяин и королевский адъютант сидели на почетных торцевых местах, супруга и поручик – по одну широкую сторону стола, учитель с ученицей по другую, причем Луций оказался