Жизнь замечательных нелюдей. Илья Игоревич Наумов

разные звания и должности, но автоматы и тому подобное он не любил никогда. Хотя прошлое с каждым перерождением становилось все более расплывчатым, и какие-нибудь курсантские годы нам уже почти и не вспомнить. Это был некий феномен, который еще не изучили досконально, и даже об одной главной и наиболее правдоподобной гипотезе рассуждать не представлялось возможным. Каждое новое поколение Лолиных утрачивало какую-нибудь хрупкую и обветшалую страницу воспоминаний, и, возможно, где-то впереди у них маячил тот день, когда на плацу не тошнит, а в окопе не так уж и страшно. Для этого нужно было забыть секунду до первой гибели. Потому что мы пронесли эти мысли и чувства через все свои непутевые наступления.

      Ты четко выполняешь приказы и в меру сообразителен. Если за тобой долг, это превыше всего. Воспитание. Поэтому так и происходит.

      В душе у Лолина все было по-другому. Больше всего он ненавидел глупость и жестокость, а судьба выдала ему симбиоз. Однако Лолин также не любил жаловаться на свою долю и вообще признаваться в том, что ему плохо, что ему совсем не нравится, что ему на самом деле даже, наверное, и не по зубам. Быть может, единственный шанс вырваться был только в первой жизни.

      Хотя кто способен сейчас помешать нам скинуть втихаря всю эту амуницию и рвануть подальше от лагеря, становясь то ли уникально бракованным экземпляром, то ли катализатором массового дезертирства? Ни один Лолин еще не позволял себе ничего подобного. Можно быть первым. Это здорово. А еще страшно и неудобно.

      Неловко. Выкрикивающие в спокойной и молчаливой толпе не внушают доверия. От таких нужно держаться подальше. Лолины шли плечом к плечу. Плечом к плечу выжидали в окопе и несколько нескладно горланили песню по приказу командира. Научились бы петь и сами, но сначала все не было времени, а потом нас клонировали и сразу куда-нибудь в пекло в качестве усиления. Кадров вечно не хватает.

      Мы никогда не задавались вопросами «с кем?» и «за что?», потому что нет смысла разбираться в тех, кого тебе прикажут обезвредить и ликвидировать. Лолин хотел поскорее снять форму и берцы, мечтал напиться и вести себя неподобающе, а потом отоспаться и устроиться на работу, которая подошла бы ему чуть больше, чем все эти учения, марш-броски и спецоперации. Он мог бы написать книгу. Некоторые Лолины думали и даже надеялись, что Лолины с соседней койки пишут и сейчас, невзирая на вечную усталость и отвращение к каждому кадру, спроецированному жизнью на сетчатку открытых глаз. Пишут много-много таких фраз. Или даже стихи.

      Вдобавок ко всему, мы искренне верим в то, что один из нас все-таки решится взлететь, ведь сами уже, похоже, никак. Кто-то же может возглавить мятеж! Но разве мы осмелимся его поддержать? Нам запретили бунт.

      Лолин всегда там, где нет места пустым демагогиям о свободах. В таких условиях ты должен быть собран и неумолим, здесь мы обязаны пресекать любые клонения, будь то у-, или от-, или не дай бог по-, не регламентированные уставом. Даже если мы успеваем подумать наоборот. Вот закончится война, и тогда уже можно будет строить из себя самого умного.

      Боевые действия – самое жуткое, если не считать утомительного боевого бездействия. Иногда Лолина хватало на два дня и одну ночь, и тогда он сначала не спал, рассуждая о своем недоделанном и недостигнутом, а потом погибал, успевая или не успевая пожалеть о том, что однажды ступил на эту тропу, на которую, конечно, нельзя было не ступить, потому что так поступают люди, так уж надо было прожить, и ничего ты тут с этим не поделаешь.

      А иногда ему везло, и не было даже ночи на подумать.

      А иногда он мог прошагать обмозоленными ногами хренову тысячу километров и обозлиться на себя так, что вроде бы сейчас уже либо пулю себе в живот, либо очередь по всем остальным. Но потом он погибал, не успевая пожалеть.

      А затем еще раз.

      Хоррор

      Мне написал я. Около трех. Внутри заклошматило. Страница абсолютно идентичная. Те же друзья.

      Вскочил, потому что пересохло.

      Там было просто «Привет» и смайлик, типа угораю.

      Вцепился в телефон, вперился глазами, громко дышал. Потом успокоился и тоже написал «Привет», но со знаком вопроса. И скобкой.

      А он: «Да ладно, я угораю». И смайлик, типа угораю.

      Я плохо спал в ту ночь, потому что он вышел из сети. Долго думал, как бы задать вопрос, затем написал кое-как, неразборчиво, выпалил, но сам так и не успокоился. Немного подремал. Но еще до будильника, выпучил глаза и полез проверять. А там «Да ладно, я угораю».

      И так всю неделю, за которую я отрастил под глазами необъятные кульки, отстал по всем фронтам и свыкся с непререкаемой головной болью. Все мои действия моментально отображались на странице необъяснимого фейка, я специально проверял и экспериментировал, пробовал и наблюдал. Наконец, было решено, что это некий уникальный глюк системы, и мы даже накатали письмо в техподдержку, а потом и потихоньку расслабились, перестали поминутно проверять страницу самозванца, чуть было даже не зажили, как прежде.

      Потом он прислал фотографию. Я такую не делал. Смотрю в объектив, прищурившись, улыбаюсь даже как-то нагло, а вокруг все темно,