Репортер. Юлиан Семенов

свою мечту, а мечта всегда несет в себе добро». – «Гитлер тоже был бо-оль-шим мечтателем…» – «Нет, Гитлер не был мечтателем, Ванечка. Он был маниаком, кликушей. На определенных этапах это угодно толпе, изверившейся в возможности найти выход из тупика добром, разумом, анализом… Тогда главное – найти врага, чужака, от которого все беды… Как ни странно, это очень объединяет середину, лишенную собственной точки зрения… Отец верно говорил: «От фашизма – чьим бы он ни был по национальной выраженности, – есть только одна панацея: культура, причем не казенная, школьная, а широкая, демократическая».

      Кашляев прочитал мои наброски к материалу о Горенкове залпом:

      – Но это же только часть, – задумчиво сказал он, – какое-то ощущение айсберга, много недоговоренностей, линия уходит в вопросительные знаки.

      – Собираю информацию, – ответил я. – Чурин, этот замминистра, от меня прячется, пришлось базлать с Кузинцовым…

      – А это кто такой?

      – Помощник.

      Кашляев удивился:

      – Не твой уровень. Чем тебе интересен помощник?

      – Интересен… Доктор наук, кстати говоря…

      – Как его зовут?

      – Федор Фомич… А что?

      – Да ничего, фамилия больно расхожая… Кстати, мне неясно, какое отношение ко всему этому делу имеет Каримов? Ты будь поаккуратней, все же пока еще он премьер-министр автономной республики, возможны национальные амбиции…

      – По-твоему, критиковать надлежит только русских? Башкиры, евреи и литовцы – неприкасаемы? Какой же мы тогда интернационал?

      – Я тоже так считал… Пока не нагрелся…

      – На чем?

      – Руководителем ансамбля «Ритм» был Юозас Якубайтис, начался визг, мол, шовинизм, и все такое прочее… Так что поаккуратнее с Каримовым, мой тебе совет… Есть Горенков, им и занимайся…

      – Он – звено в цепи.

      – Какой цепи? – Кашляев пожал плечами. – Не буди химеру всеобщей подозрительности.

      – У меня факты. А как говорил наш великий кормчий, факты – упрямая вещь.

      – Я не вижу фактов. Я вижу фрагменты.

      – Правильно. Ты видишь кирпичи, готовые к кладке, но еще многого не хватает, и нет раствора… Я в поиске, забросил сети, на днях придут ответы – с именами, телефонами, ссылками на документы… Отобьешь мне еще пару дней свободы?

      – Попробую. Но не обещаю: запарка в связи с конференцией, будет много работы… Мой тебе совет, – повторил он, – обозначь тему, повесим дело на прокуратуру, пусть они пишут развернутое объяснение, в конце концов ты не частный детектив…

      Кашляев все же отбил мне еще один день; утро я провел у старика Маркаряна – он передал мне целое досье: «подарок от старика молодому волку, дерись, Ванюша, пока молод!» Когда мне исполнилось тридцать, я сидел у иллюминатора АН-24, выбив командировку на БАМ; в небе сочинил стихи: «Мне тридцать, мне тридцать, мне скоро шестьсот, минул мой последний молоденький год…» А что, правда,