Кочевье. Антология

в душе переполох —

      и с каждым годом все сильнее, —

      не дай застать себя врасплох

      тем, кто охотится за нею.

      Перед душой не лебези —

      чем строже с ней, тем больше толка.

      Полезным делом нагрузи,

      пусть трудится она, как пчелка.

      Не позволяй душе хандрить,

      ей отмени режим постельный.

      Грусть для нее почти смертельна

      и может душу погубить.

      «Все, к сожаленью, становится прошлым…»

      Все, к сожаленью, становится прошлым,

      реки одни лишь не катятся вспять.

      Что тяготиться никчемною ношей —

      было и сплыло, впервой ли терять?

      Было да смыло, как в бурную Лету,

      все превратило в застывший янтарь.

      Не излучает желанного света

      прошлое, – словно погасший фонарь.

      «Лист клена, оторвавшийся от ветки…»

      Лист клена, оторвавшийся от ветки,

      упавший желудь, сникшая сосна —

      знаменья осени…

      А в каждой моей клетке,

      нарочно распускается весна.

      Отступит грусть,

      развеется по ветру…

      И несмотря на частые дожди,

      во мне взойдут весенние

      приметы,

      как будто все плохое – позади.

      «Поезд тронулся…»

      Поезд тронулся.

      Платформа

      покатилась под колеса,

      серой лентой размоталась,

      натянулась тетивой.

      Я лежу на верхней полке,

      скрючившись,

      как знак вопроса,

      покидая этот город,

      именуемый Москвой.

      Величаемый столицей —

      город встреч и расставаний,

      город сытых и голодных,

      город мудрых и глупцов.

      Оставляю этот город

      разобщений и слияний,

      заколдованное место

      всех начал и всех концов.

      Я лежу на верхней полке,

      за окном весна грохочет,

      поезд скорость набирает,

      все сметая на пути…

      Уезжаю, не прощаясь,

      новой встречи не пророча,

      даже в мыслях не мечтая

      где-то с поезда сойти.

      Натюрморт

      Три предмета, три мазка,

      три случайные детали

      и по прошлому тоска —

      на куске холщовой ткани.

      Уж давно увял цветок

      и кувшин разбит. – Однажды

      из него живой глоток

      утолил кому-то жажду.

      Скрипач

      В темном переходе у вокзала,

      где порой и лиц не разобрать,

      скрипочка мелодию играла,

      словно приглашая танцевать.

      Музыкант был юн, почти мальчишка,

      и была мелодия проста.

      В кожаном футляре – мелочишка,

      ну, рублей едва ли на полста.

      Публика столичная, скупая,

      верно распознавшая талант,

      за бесценок, в сущности, скупала,

      что идти, должно бы, нарасхват.

      Музыкант играл себе на скрипке,

      и бесшумно сыпались в футляр

      вместо