Ф. М.. Борис Акунин

Филипп Борисович, моя фамилия Фандорин… Ваша дочь рассказала мне о ситуации в вашей семье. Пора переводить в швейцарскую клинику очередной взнос, двадцать тысяч евро. Там же ваш сын, Илья…

      На глазах у Морозова выступили крупные слезы, а одна даже скатилась по щеке.

      – Илюша… Илюшечка, сыночек, – растроганно пробормотал больной.

      Воодушевленный такой реакцией, Ника заговорил уверенней:

      – Для спасения Илюши эти деньги необходимы. Срочно!

      Филипп Борисович горестно вздохнул:

      – Но у меня нет денег. Сами видите, добрая вы душа, в каком жалком я состоянии.

      – А рукопись Достоевского? Вы где-то спрятали ее вторую половину. Постарайтесь вспомнить. Это очень, очень важно!

      Человек на кровати наморщил лоб, словно пытаясь напрячь мысли.

      Напряженное молчание.

      Ника, Саша и Валентина боялись пошевелиться.

      Повздыхав, поцокав, Морозов проговорил:

      – Как же, как же. Неизвестное творение величайшего Федора Михайловича. Желтые странички. Сухие такие, ломкие. Дрянь бумажки. Станешь подтираться – всю задницу обдерешь… Ой, ой, глазами-то захлопали! Умора!

      Он затрясся в приступе злобного хохота, и стало окончательно ясно: мерзавец издевается. Где рукопись, отлично помнит, но говорить не намерен. Наплевать ему теперь и на больного сына, и на былого кумира Достоевского. Да и на деньги тоже. «Сжег всё, чему поклонялся», вспомнил Ника строки (кажется, тургеневские), процитированные доктором.

      – Шеф, – сказала Валя, оглянувшись на дверь, – а давайте я этому гаду по ушам надаю. Отлично освежает память.

      Саша всхлипнула:

      – Не надо! Пожалуйста!

      – Преданная дочь молит за отца. Я растроган, – продолжала веселиться жертва синдрома. – Хочешь, Сашок, отдам тебе эти бумажки? Мне-то они даром не нужны.

      – Отдай, папа. Скажи, куда ты их спрятал.

      Девушка смотрела на отца с такой мольбой, что, казалось, и камень бы дрогнул.

      – Скажу, скажу. Но не за здорово живешь. Развлеки больного папочку. Расскажи что-нибудь пикантное, с порнушечкой. Ты ведь у меня девочка-дюймовочка, целочка-переспелочка. А гормончики-то тоже попискивают, гипофиз или что там подкачивают (ты про это у доктора спроси). Тельце соком наливается. Неужто никогда о **** не думаешь, девственница ты моя Орлеанская? Ду-умаешь, еще как думаешь. А если думаешь, то неужели в постельке там или в ванной ручонками не пошаливаешь? Опиши, с физиологическими подробностями. Тогда и я тебе про рукопись расскажу. Ну, давай.

      Он сглотнул слюну и отвратительно оскалился. Дочь стояла, опустив голову.

      – Молчишь? Не хочешь сделать больному старику приятное? Тогда катись в *****. Вместе со своим Илюшечкой.

      Саша в ужасе попятилась.

      – Алё, папаша, – вышла вперед Валя. – Хочешь порнушки? Тогда не по адресу обращаешься. Давай я тебе расскажу, из личного опыта. А-ля карт, на любую тему.