Адонис. Андрей Арсланович Мансуров

и с пушками, заряженными резиновыми пулями, окружали шеренгу из тридцати зэков, и только что «привели в подобающее состояние» восемь немаленьких ребят, которые имели глупость не делать того, что делали остальные двадцать два. То есть – стоять, вытянувшись по стойке смирно, и молча слушать «речугу».

      Эванс покосился: точно, Рикер до сих пор боится утереть рот, с угла которого всё ещё течёт струйка крови, а на земле тюремного двора перед «выделывавшимся» белеют пять из его своих, то есть – натуральных, зубов. Да и Хольм предпочитает теперь помалкивать, а не отпускать затасканные остроты и циничные приколы: отбитые почки мало способствуют желанию «повыдрючиваться», и «тупо поострить», как это безобразие обозначил полковник.

      Выглядел полковник… Как полковник: заправленные в надраенные до блеска десантные полусапоги камуфляжные брюки, планка с орденами на кителе, коротко стриженный ёршик волос на круглой голове. Бирка с фамилией на накладке кармана. Хотя лексика, как невольно отметил про себя Эванс, не совсем «уставная». Как и стиль «подачи материала». Да и ладно. Слушать, если он хочет сохранить здоровье, придётся. А то вдруг козлу-«долбодятлу», как уже случилось, придёт в голову проконтролировать, как усваивается материал, заставив «повторить то, что он только что сказал». На этом погорел Слаттер: правое ухо ещё кровоточит, рубаха на плече пропиталась кровью насквозь, и барабанная перепонка наверняка выбита. Но внимание к своей «речуге» полковник однозначно привлёк.

      – Ну так я вам сейчас мигом всё объясню, раздолбаям штатским. Разжую, и в уши положу, выражаясь культурно. А тебе козёл – в ухо. – тычок указующим перстом в изо всех сил сжавшего челюсти бледного Слаттера, – Дойдёт даже до того дерьмового механизма, что заменяет вам так называемый мозг. – полковник остановился, наконец, перед Парком, стоявшим почти в центре шеренги, и покачался: с носков на пятку, и обратно. Парк, наученный примером остальных восьми в той или иной степени пострадавших, виду не подал, что видит это – так и продолжал стоять ноги вместе, носки разведены, руки – по швам, пристально уставившись в точку на пять дюймов выше правого плеча невысокого начальственного сволоча. По-видимому, такое поведение удовлетворило полковника, и он воздержался от нового приказа своим: «Ну-ка, навести порядок! И поставить всех так, как положено стоять перед офицером!»

      – Так вот, отребье человеческих отбросов. Скоты, прославившиеся асоциальным и противозаконным поведением. Худшие из худших. Отбракованное, вы…ранное и выблеванное обществом д…мо. Смертники и получившие больше двух пожизненных. У вас есть шанс. – Эванс мысленно подкатил глаза к ослепительно голубому небу, с которого беспощадное полуденное солнце палило так, что, казалось, плавились мозги: ну точно! Сейчас попытаются вербовать. Дебилов в отряд первопроходцев. Или первопоселенцев.

      А на …й бы им это надо?!

      Ведь из таких «добровольцев», или первопоселенцев, или разведчиков выживают не больше одного-двух из каждого десятка! Полковник, однако, хоть и прекрасно понимал, что сейчас над ним не прикалывается (Мысленно – понятное дело!), или не посылает на … (Тоже, естественно, про себя!) только совсем уж тупой, продолжал как ни в чём не бывало:

      – Шанс на жизнь. И освобождение. С полным снятием всех обвинений, и прекращением ваших дел. Наше Государство, так сказать, вернёт вам ваше так называемое доброе имя и восстановит во всех правах, если вы… Сами уже догадались.

      Согласитесь отправиться на Адонис. И продержитесь там больше месяца.

      В-смысле, останетесь в живых.

      Технически и в организационном плане это будет выглядеть так: добровольцев в полном обмундировании и с огромным боезапасом расходуемых средств, то бишь – патронов, гранат, батарей для лазеров, и напалма для плазменных пушек… ну, плюс, разумеется, вода и пайки на месяц – посадочный модуль выгружает на плацдарме. Форпост, вполне пригодный для жилья и адекватной обороны, там имеется. Со всем современным оружием. Стационарным.

      Вы месяц отстреливаетесь, или там, отсиживаетесь, затаившись в железобетонном укрытии – это дерьмо полностью на ваш вкус: кому как больше понравится! – а через месяц посадочный модуль опускается в том же месте, в тот же, как говорится, час, и забирает того, кто умудрился выжить.

      И этот козёл – или козлы! – получает то, что я обещал. То есть, свободу, освобождение от всех обвинений и претензий со стороны нашего государства, и ещё пятьдесят тысяч зелёненьких на счету в Федеральном Банке. Плюс возможность служить, если возникнет такое желание, в моём спецподразделении. – полковник провёл рукой, обозначая неулыбчивых и сосредоточенно хмурящихся солдат, окружавших шеренгу неподвижно внимавших мужчин в традиционно полосатых робах.

      – А чтобы как-то подогреть ваше желание вступить, так сказать, в ряды добровольцев, убийцы вы и насильники хреновы, я приказал местному начальству всех, кто останется, ну, то есть, не «вступит», промариновать этот же месяц в карцере. В полной темноте. И без пищи. Только с водой – ха-ха. И приговоры ваши, ессно, останутся в силе.

      Полковник вновь перевалился с носка на пятку, и обратно, но желающих сказать что-либо, или хотя бы пошевелиться почему-то не нашлось.

      – Ага.