Как выжить среди принцесс. Шимун Врочек

ты представь, что я невидимая!

      54. Дело о курточке и зайчике

      Мне всегда казалось, что мой отец может договориться с кем угодно. И при этом получить от переговоров пользу. Он одновременно был и гибким, и жестким, и обаятельным, и расчетливым, и щедрым, и веселым, и местами противным. Но главное, он был упертым. Как баран.

      Теперь я вижу перед собой его юное воплощение.

      Когда Злата только родилась, родственники сбились с ног, выясняя, на кого она похожа. Ладно, глаза Ларисины, ладно, улыбка папина и знак зодиака тоже, но лоб? Откуда взялся этот лоб?! Этот выразительный крутой лоб упертого барана? «Ну, характер!» – сказала как-то теща в сердцах. Я развел руками.

      И тут мне в руки попались старые фото, что отдала мне бабушка. Вот она юная и задорная, пятнадцати лет, с белыми косами; красавец-дед в танкистской гимнастерке; они вдвоем – уже с сыновьями. У мальчишек вышитые рубахи и прически а-ля Клим Ворошилов. И еще несколько фотографий… Первомай с флагами, стадион РМЗ, Полетаево… Я листал и вдруг увидел Злату. Нет, не Злату, но сходство… но лоб…

      Нашел!

      Оказалось, это мой отец на деревянной лошадке. Ему на фото два года. Костюмчик, кепка.

      И фамильный лоб. Он был во всей красе.

      Видимо, в переговорах площадь лба решает.

      Злата собирается на прогулку. Приходит с игрушкой в руке – этого зайчика связала моя мама и подарила Злате. Мы с женой на кухне, я заряжаю кофемашину, жена что-то режет.

      Злата:

      – Мама, мама! Можно я возьму зайчика на улицу?

      Жена:

      – Нет, зайчика не надо. Ты с ним спишь.

      – Он будет сидеть у меня в кармане. Можно?

      – Нет, Златик. Зайчика нельзя, он испачкается.

      – Ну почему нет? – вопрошает она пространство с шекспировской страстностью.

      – Злата!

      Оставляет зайчика, уходит, надувшись. Однако через две минуты возвращается. Лицо невинное.

      – Мама! Мама! Можно я надену новую курточку?

      Розовую курточку купили Злате на вырост, на следующую зиму, так что ей она пока велика. Она из нее выглядывает, как мышонок из пакета.

      – Можно? Ну, пожа-а-алуста! – Злата делает умильные глаза. Но не надо обольщаться. За этой милотой скрывается расчетливый мелкий манипулятор.

      – Злата, она тебе большая.

      – Ну, ничего, – в голосе бесконечное смирение. Судя по тону, в этом доме ей во всем себе приходится отказывать.

      Мы переглядываемся, нам смешно. Я киваю: ладно, пусть. Надо же в чем-то уступать. Это все-таки переговоры.

      – Ладно, надень курточку, – разрешает мама со вздохом.

      Злата убегает, возвращается уже в куртке. Идет, насупившись:

      – Она мне большая! Не пойду в ней гулять! – и начинает плакать. – Некрасиво!

      Жена начинает уговаривать: ничего, что большая, она тебе идет, сходи, один раз можно, очень красиво, покажешь девочкам на площадке. Я наблюдаю.

      Наконец Злата дает себя уговорить. Вздыхает, словно делает нам одолжение:

      – Ну хорошо. Пойду в курточке…

      И вдруг вскидывает голову. Безапелляционным тоном:

      – Но