Как Игнашка на запад шёл. Анна Федотова

оялась без тебя помереть. Подойди, дай руку.

      Сухие горячие пальцы сжали Игнашкину ладонь.

      – Ну что ты, старая, мальца пугаешь? И так не дал бог ума. Опять поди двойка, внучек? – вмешалась бабушка, но баба Паня только ближе притянула мальчика к себе.

      – Ничего, бог не дал, так черт отвалил, – улыбнулась она, зло прищурив глаза, блестящие из-под складок влажной кожи.

      Игнашка на мгновенье зажмурился, попытался отстраниться, но прабабкины глаза так и впились в него. Он чувствовал, как опустились вдруг его плечи, и ссутулилась спина, будто на нее положили мешок картошки.

      – Тяжела ноша, знаю, зато я теперь легко уйду. Ну-ка, Игнашка, подушку скинь на пол.

      Мальчик сделал, как велено. Баба Паня еще ближе притянула правнука и второпях нашептала ему на ухо наказ, а в конце спросила:

      – Запомнил? Кого первого в черной воде озера увидишь, тем тебе и быть.

      – Как это, баба Паня? – переспросил Игнашка, да только прабабка веки сомкнула, и пальцы ее разжались, выпуская его руку.

      Игнашка попятился, а потом как припустил, выскочил из дома, ни на кого не глядя, и бежал до самой своей квартиры в двухэтажной сталинке неподалеку.

      День до вечера проходил у взрослых в хлопотах с похоронами, а Игнашка все сидел и ждал первой звезды.

      – Пап, а когда первая звезда взойдет?

      Папа отложил пахнущий типографской краской свежий выпуск Комсомольской правды и, сняв очки, ответил:

      – Как солнце сядет, так и взойдет, а тебе зачем?

      Игнашка еще раз прокрутил в голове прабабкино наставление, подошел к отцу и сказал, не моргая глядя ему в глаза:

      – Пап, я пошел себя искать.

      Папа нахмурился, но вдруг просиял.

      – Иди, сынок, конечно, иди.

      Он снова развернул газету и надел очки.

      "Работает, неужели работает?" – удивлялся Игнашка, спеша на кухню, где мама с бабушкой, гремя кастрюлями и тарелками, что-то готовили, вытирая под глазами и то и дело вспоминая бабу Паню.

      – Мама, я пошел себя искать, – сказал Игнашка, взглянув в заплаканное мамино лицо.

      Она сперва удивилась, но через секунду сделалась милой, как всегда, когда у сына в дневнике проскакивала редкая четверка.

      – Иди, мой хороший.

      Игнашка ликовал. "Ух, ты. А если на мороженое попросить?"

      – Мам, дай мне двадцать копеек на мороженое, – сказал он вкрадчиво и, вспомнив известную сказку, для верности добавил волшебное слово, – Пожалуйста.

      – Конечно, на, сынок, возьми, – мама вытащила из кошелька и протянула монетку.

      Игнашка зажал денежку в кулаке, снял с крючка куртку и выбежал на улицу. Путь его лежал через продуктовый магазин на пригорок возле речки.

      Солнце уже трогало верхушки деревьев, когда, дожевывая вафельный стаканчик, Игнашка  встретил Толяна. Долговязый мальчишка двенадцати лет с заплатками на коленках и веснушками на носу преградил Игнашке дорогу. Последний кусок вафельного стаканчика провалился, царапая горло.

      – Что, Игнашка, мороженое ел? А еще есть?

      – Нет, – прокашлявшись, ответил Игнашка.

      – А деньги?

      – Тоже нет.

      – А если проверю? Ну-ка, выверни карманы! – скомандовал Толян, подойдя вплотную.

      Игнашка вывернул один карман и посмотрел Толяну в лицо. Кулак во втором кармане непроизвольно сжался. Карие глаза, щурясь, следили за его движениями. Рот скалился, демонстрируя дырку от выбитого в прошлом году качелями зуба.

      "Вмазать тебе надо, Толян, – думал Игнашка, вынимая из кармана кулак, – Прям в этот испачканный нос. А вдруг волшебство пропадет?" – обожгло его изнутри.

      – Иди умойся, Толян, носом землю рыл что ли? – неожиданно для себя выпалил Игнашка.

      Толян насупился, грязный кулак его так и подскочил, но через мгновение обмяк, а парень расплылся в улыбке, будто увидел во сне новый велосипед, и молча пошел своей дорогой.