Человек с чужим прошлым. Василий Веденеев

стоило лишний раз искушать судьбу, и пан Викентий свернул за угол. Там, как он помнил, раньше было кафе, в котором ему довелось раз-другой выпить чашечку кофе. Тихое, по-домашнему уютное, с большой пальмой в деревянной кадке, стянутой ржавыми обручами, темным паркетным полом и маленькими столиками на двоих, покрытыми разноцветными скатертями.

      На счастье маленькое кафе оказалось целым и было открыто. Оглянувшись еще раз на казавшуюся бесконечной колонну немецких воск, ползущую на восток, Марчевский толкнул знакомую дверь.

      Кадка с пальмой стояла на старом месте в углу. Правда, развесистая крона слегка пожелтела и пожухла, острые длинные листья поникли, как сложенные веера. Столики, за которыми сидели немногочисленные посетители, уже не покрывали разноцветные скатерти, и, самое главное, отметил про себя пан Викентий, совсем пропал дразнящий, вызывавший аппетит и предвкушение праздника запах шоколада, ванили и хорошего кофе, сваренного по-варшавски.

      Марчевский подошел к стойке, за которой пожилой хозяин перебирал пластинки, решая, какую из них поставить на старенький патефон, попросил кружку пива и бутерброд. Хозяин, даже не удостоив его взглядом, молча кивнул и остановил свой выбор на одной из пластинок, бережно насадил ее на штырек патефонного круга, обтянутого малиновой байкой. Склонив голову набок, как прилежный ученик, выводящий в своей тетради заданные строгим учителем чистописания и каллиграфии упражнения, он начал заводить патефон, шевеля губами и отсчитывая обороты ручки – ровно двадцать четыре. Тихо опустил черный диск на иглу, взял полотенце и начал протирать кружку.

      Пластинка была старой, поцарапанной, патефонная игла тупой, поэтому звук получался хрипловатый, но пан Викентий сразу узнал любимое им танго Ежи Петербургского. Вот вступил аккордеон, легко полилась мелодия, подхваченная саксофоном, женский и мужской голоса запели дуэтом о синих цветах разлуки и давно ушедшей любви.

      «Как много и как мало отпущено человеку в жизни. Сначала он спешит вперед, а потом начинает сожалеть о прошлом, живя воспоминаниями о былом», – подумал Марчевский, взяв кружку с дрянным – видно уже по пене – жидким пивом, небрежно подвинутую к нему хозяином. На маленькой сервировочной тарелочке появился бутерброд – серый кусок хлеба с тонким слоем маргарина и крошками паштета неизвестного происхождения. Скорее всего, из конины.

      Танго напомнило о поездке с женой в Париж, выступления молодого, малоизвестного шансонье Жана Габена, исполнявшего под аккомпанемент аккордеона песни парижских окраин и рабочих кварталов. Тогда, после концерта, покойная жена сказала ему, что знает о Зосе. Как честный человек, он должен сделать выбор: семья и дети – или любовница.

      Выбор за него сделала война. Хорошо еще, что остались живы дети и их удалось отправить из Варшавы в деревню, к дальним родственникам жены. А Янина не убереглась. Судьба?

      Когда-нибудь, видимо, не скоро, война закончится, подрастут дети. Смогут ли они понять его, принять