Погоня за ветром. Олег Яковлев

Если приедут гонцы от Шварна звать его на рать, ответит он: мол, выступил бы заедин с тобою, братец, да немощи телесные одолели.

      В открытую выступить на стороне Болеслава Лев также не мог, связанный крестным целованием. Прослыть клятвопреступником было бы для него ещё горше, чем получить весть о победе брата.

      Устало откинув голову на подушки, Лев снова вслушался в слова молитвы.

      – …Укроти страсть и всякую немощь таящуюся, буди врач раба Твоего Льва, воздвигни его от одра болезненнаго и от ложа озлобления цела и всесовершенна, даруй его Церкви Твоей благоугождающа и творяща волю Твою…

      – Довольно. Ступай. Оставь меня, – слабым, хриплым голосом пробормотал Лев.

      Монашек, земно кланяясь, исчез за дубовыми дверями. В покое воцарилось молчание, нарушаемое потрескиванием поленьев. В окно с завыванием бил свирепый ветер.

      Явился Мирослав. Тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, он оповестил:

      – Мачеха твоя приехала, княже. Хочет тя зреть.

      – Вот чёрт! – в сердцах выругался Лев. – Рагана[107] литовская! Следить за ней прикажи, Мирослав. Очей чтоб не спускали! А покуда кличь её сюда!

      По плечам и спине Льва волной пробежал озноб. Он поёжился от неудовольствия. Может, он в самом деле хвор? Князь сам начинал верить в свою болезнь.

      Княгиня Юрата, вся в чёрных одеждах, высоко неся гордую голову в повойнике, села на мягкую, обитую бархатом лавку у ног пасынка. Лев из-под полуоткрытых век устало смотрел на её густо набеленное лицо. В уголках чувственного рта Юраты читалась лёгкая усмешка.

      «Не верит, курва! – пронеслось в голове у Льва. – Ну и пускай! Лишь бы Шварн сунулся в Польшу».

      – Вот, матушка, расхворался, – пожаловался он. – Огневица скрутила. Как встанешь, так голову кружит. Вчерась у бабки-знахарки отвара испросил, пробрало всего пóтом.

      – Непохож ты что-то на хворого, «сынок», – с издёвкой в голосе заметила Юрата. – У кого огневица бывает, тот либо в жару, либо бледен излиха.

      – Почто не веруешь мне, княгиня? – с наигранным изумлением молвил Лев. – Али корысть мне какая обманывать?

      – Есть корысть! – гневно вздёрнув голову, прикрикнула на него Юрата. – Мыслю, с ворогами нашими ты сносишься, супротив брата своего, Шварна, кову измышляешь!

      – Да ты чего? Какие ковы? Что плетёшь такое? – слабым, хриплым голосом устало пробормотал Лев.

      Он беспокойно заметался по подушке.

      – Роту ведь дал я там, в соборе. Помнишь, верно, матушка. Как же могу я роту преступить?

      – Лукав ты вельми, Лев! – продолжала гнуть своё Юрата. – А ведомо ли тебе, что сын мой Шварн собрался ратью на Болеслава Польского?

      – В первый раз слышу такое, – соврал Лев. – До ратей ли мне нынче, матушка-а! – На глазах его появились слёзы. – Видишь, лежу в немощи великой. Молю Господа о выздоровлении.

      – Врёшь! Всё врёшь! – не сдержавшись, выпалила в негодовании вдовая княгиня.

      Вскочив с лавки, она заходила

107

Рагана – ведьма в литовской и латышской мифологии.