Вдоль берега Стикса. Андрей Мирмицын

варей высших.

      136:5

      Говорил Бог равным себе Богам:

      Прекрасны и благословенны миры Ваши!

      И силы в них Ваши, и законы в них Ваши, и каждая песчинка, и каждая капля,

      И каждое существо в них прекрасно!

      Теперь создам и я свой мир среди миров.

      И вложу в него все лучшие силы Ваши, и лучшие законы Ваши.

      А лучшие из лучших приумножу.

      А лучших из детей Ваших превознесу Я в великие.

      136:6

      И превзойдёт Мой мир совершенством и красотой все Ваши миры.

      Будете Вы, равные среди равных, ходить в Мой мир свободно, как ходил к Вам Я.

      И будете любоваться Моим миром, как Я любовался Вашими.

      И как славлю Я сейчас Ваши миры, так будете славить Мой мир,

      Лучший из сотворённых равными среди равных!

      * * *

      Кажется, внизу, на дне ямы, что-то шевелилось.

      Впрочем, это могла быть банальная иллюзия. Вызванная испугом, темнотой и неровным светом факелов. Примитивных, наспех скрученных из сучьев и промасленных тряпок.

      Яма была довольно большая. Впрочем, и об этом тоже можно было судить только по первому мимолётному впечатлению, на невооруженный взгляд и в почти полном сумраке. Но сгущающаяся впереди непроглядная темень, гулкое эхо и тот небольшой пятачок внизу, на который хватало чахлого освещения, – всё это уверяло Альку, что яма просто огромна.

      Если немножко вытянуть шею и выглянуть из-за края, можно разглядеть внизу её грубое каменистое дно. Оно было неровным, с торчащими повсюду острыми скальными выступами. Да ещё и завалено всяким хламом. По этим неровностям, по хламу металась тьма, то заполняя собой всё пространство, то вдруг отступая, когда тряпки фитилей с шипением и вонью разгорались чуть сильнее.

      Глаза постепенно привыкали к темноте. Вот уже в ближнем углу, куда света падало немного больше, можно стало различить отдельные предметы. А иногда даже отметить кое-какие интересные детали.

      Скажем, эти сапоги. Это сначала казалось, что сапоги, а сейчас хорошо видно, что это ноги в грубых грязных ботинках. Почему-то все чёрные, и ботинки, и ноги. Почему-то одни лишь ноги, без остальной части своего хозяина.

      Чуть дальше – вовсе не корявая ветка, а металлический прут. Похоже, средних размеров пика, только согнутая в двух местах почти под прямым углом. А утолщение у одного сгиба (видно его плохо) вполне может быть кистью руки. Ну а что, если есть ноги, почему бы где-то рядом не быть и рукам?

      Дальше сумрак становился совсем плотным. Разве что летучая мышь смогла бы разобрать, навалена там груда камней или это тела вперемешку с обломками оружия? А в самом дальнем углу, в средоточии тьмы, куда свет факелов не доставал вовсе… Что это было? Глаза? Или со страха показалось?

      – Ну шо, певун, нравится новая квартира? Специально для тебя готовили, ага! – сказал толстый поселенец и почесал надорванное ухо со свежим кровоподтеком.

      Алька это только услышал, смотреть не стал, чтобы поворотом головы не спровоцировать новый тычок под рёбра.

      – Не баись, мы тебе даже ножик дадим. Или копьё. Хошь копьё? Ну а что, будешь обороняться! – второй поселенец звонко заржал.

      Алька поглядел вниз. Одно копьё там уже было.

      – Лучше инструмент мой верните, придурки.

      На этот раз заржали оба. Тот, с надорванным ухом, по-приятельски обнял Альку за плечи. Сразу захотелось впиться ему зубами и в другое ухо, тоже надорвать для симметрии. Но Алька сдержался. Ему и после первого каждый вздох отдавался в рёбрах.

      – Инструме-е-ент? – ехидно протянул корноухий. – А на что он тебе? Там-то?

      – Так он его, небось, убаюкать хочет! Убаюкаешь его, а, певун?

      Похоже, им это и вправду казалось смешным. Алька попытался пожать плечами, но локти были связаны так туго, что не вышло даже намёка.

      – Кого это хоть, его? – спросил Алька, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и равнодушно.

      – А вот сейчас сам и узнаешь!

      – И познакомишься, ага! Не баись, певун, долго ждать не придётся. Он всегда бы-ыстро знакомится!

      – И еще быстрей прощается!

      Под новый взрыв хохота Алька получил увесистого пинка под зад и кубарем полетел в яму. Склон оказался хоть и крут, но землянист. Здесь было не так много острых камней и имелось некоторое количеством уступов, поэтому шею свернуть не удалось. Всё ограничилось десятком новых синяков, которые на общем фоне особой погоды не делали.

      Наверху какое-то время молча наблюдали. Алька со стоном приподнялся и сел, при этом толстый удовлетворённо крякнул: «О, живой! Невезучий, знать!»

      Когда конвоиры проржались, об дно ямы звякнул металл.

      – Это тебе ножик, певун! Как обещали! Режь верёвку-то! – объяснил толстый.

      – Ты не торопись,