Город шаманов. Николай Зайцев

мне неведомо! Север, барин, тут. Забыли, куда приехали? Ничего нет, кроме снега! Злой климат, добрые люди. Есть кислая брусника. Говорят, помогает. Первое лекарство! Она у них от всего. И всегда есть на столе – цинги боятся. Будете?

      Я почувствовал в горле бруснику и с трудом сглотнул горечь. Поморщился. Скривился и замахал отрицательно головой.

      – Знал, что не будете. Чаю, барин?

      – Спасибо, Прохор, не откажусь. И возьми себе двойное жалованье за этот месяц.

      – Премного благодарен, Иван Матвеевич, – расцвел дядька, подходя ближе. – Газету? Ей правда неделя сроку. Свежая, говорят.

      Я покосился на мятый пожелтевший от жира сверток. Отрицательно покачал головой.

      – Не серчай, Прохор. Честно, другую жизнь начинаю.

      – Это какую же? Зимняя охота что ли? Знаю. Проходили. Друзья вас приносили с охоты не раз.

      – Спортивную. Никакой охоты, Прохор. Клянусь! Только спорт! Без алкоголя. Друзей у меня тоже нет. Только ты!

      – О, как!

      – Я серьезно! Готовь лыжи!

      – Лыжи?! Лыжи? В своем ли вы уме, барин? Там же темно и холодно.

      Я мельком глянул в окно. Серый день без солнца. Небо затянуто свинцовыми тучами. Не очень удачный день для новой жизни, но я был полон решимости.

      – Сейчас пробегусь на лыжах. Потом плотный завтрак. Затем чтение – приготовь мне журналы на немецком, финском. Фехтование. Обед. Английский, норвежский – без книг, найди мне достойного собеседника. Стрельба. Ужин. На ночь французский роман, теплое молоко с круассанами, письма и вуаля – ранний сон. Завтра дела. Один день поживу, как человек. Расслаблюсь и отдохну.

      – Про молоко я узнавал. Тоже нет. Даже за золото. Про круассаны на кухне слышали, но предлагают пироги с палтусом или ватрушки с брусникой. Всё свежее и вкусное. Сам ел и не мог оторваться! Может быть начнете с завтрака? Каша готова. Бесподобная! Пшено с брусникой и пироги с палтусом.

      Я прислушался к себе и понял, что кашу сейчас организм не примет. А уж бруснику-то я навсегда запомню! И точно никогда и ни с чем есть не стану.

      – Прогулочный костюм и лыжи, Прохор. Новая жизнь не ждет.

      Прохор сокрушенно помотал головой.

      Уже во дворе, когда я прыгал, разминаясь и громко ухая, пытаясь хоть как-то согреться, у дядьки моего с ветераном-инвалидом состоялся презанятный разговор. Одетые оба в заячьи тулупы, в натянутые по брови косматые шапки, они как-то сочувственно смотрели в мою сторону и громко шептались. Инвалид курил козью ножку, сплёвывая махорку в снег, а Прохор сердито натирал лыжи, готовя их к пробегу.

      – Занятные лыжи, – говорил один.

      – Лыжи, как лыжи. Беговые.

      – Уж больно узкие. Зачем ломали? Как с таких стрелять-то? Падать будет!

      – Ничего не ломали, с Англии заказывали.

      – Господи, чудны дела твои. С Англии! У извергов?! Да вон лопарей попросите, они первые лыжники, такие вам лыжи сделают – все завидовать будут. А то уж ваши лыжи смешны больно.

      – Не смешные, а беговые.

      – От кого бегать?

      – Ни от кого, а для чего.

      – Ага, –