Булат Окуджава. Вся жизнь – в одной строке. Марат Гизатулин

нету

      ни на улице и ни в судьбе.

      И когда он кричит всему свету,

      Это он не о вас – о себе.

      Так что, с этой точки зрения, Гизатулин прав. Но запечатлевать «отклонения от действительности», выяснять, почему творец от неё отклонился, можно только вживаясь в его образ. А таким умением Гизатулин владеет отменно. Он совсем не красного словца ради написал почти в самом конце этой книги, заканчивая воистину захватывающий рассказ об альманахе «Тарусские страницы»: «Может быть, я как калужанин – а я за последние двадцать лет так Калугой заболел, что и сам себя теперь калужанином ощущаю…» Восстанавливая «отклонения», показывая, как было на самом деле, выясняя, почему «отклонялся» от действительности в том или ином эпизоде повествования писатель, Гизатулин ни с кем не полемизирует. Он сформулировал свой метод художественного письма, своё умение заинтересовать читателя тем, по поводу чего и сам испытал «большой интерес».

      Что ж, в этом смысле Гизатулин остался верен себе. Мне обидно, что этот незаурядный писатель почти не замечен современной критикой. А ведь умением держать читателя в напряжении на протяжении большого повествования Марат Гизатулин превосходит многих обласканных нынешними критиками писателей, многих лауреатов престижных писательских премий. Мне кажется, происходит это потому, что Марат Рустамович обходит стороной литературные журналы, на которые в основном ориентируются литературные критики, издатели и члены жюри различных литературных премий.

      Зря обходит стороной? Может, и зря. Хотя это не говорит о равнодушии писателя к признанию читателей и критики. На мой взгляд, Гизатулин давно завоевал своё место под литературным солнцем. И книга, которую сейчас держит в руках читатель, – верное тому доказательство.

Геннадий Красухин,доктор филологических наук, профессор

      Как карусель, весь шар земной,

      как синий снежный ком.

      Пируют боги надо мной —

      Я с ними не знаком.

      Я словно бабочка. Точь-в-точь.

      А где-то в вышине

      пируют боги день и ночь,

      всё знают обо мне.

      И однотомник Бытия

      листают пред собой…

      Хожу по тем страничкам я.

      Весёлый и слепой.

      Меня невзгоды крепко бьют,

      меня тревоги гнут,

      а боги видят, боги пьют

      и глазом не моргнут.

      Меня в окопы годы мчат,

      а я не вижу: слеп.

      А боги видят, но молчат

      и только машут вслед.

      Им всё известно до конца:

      вся жизнь – в одной строке.

      И птичка моего свинца

      дрожит у них в руке.

      Им распознать немудрено,

      где лучший день из дней,

      и сколько лет мне быть должно

      в день гибели моей.

      И сколько мне пером скрипеть,

      и сколько