Осень. Рюноскэ Акутагава

головой:

      – Японские женщины не менее прекрасны. Особенно вы…

      – Вы не правы.

      – Не подумайте, что это комплимент. Вы можете смело показаться на любом парижском балу. И очаруете всех. Вы похожи на девушку с картины Ватто.

      Акико не знала Ватто. Поэтому воскрешенная словами офицера прекрасная картина прошлого – фонтаны среди деревьев, увядающие розы – мгновенно исчезла, не оставив в ее воображении никакого следа. Но Акико была гораздо сообразительнее многих своих подруг и, продолжая есть мороженое, ухватилась за спасительную тему:

      – Я была бы счастлива побывать на парижском балу.

      – Ничего интересного, в Париже балы такие же, как и здесь.

      Говоря это, морской офицер обвел взглядом толпившихся у стола людей, хризантемы, и глаза его весело блеснули. Он перестал есть мороженое и добавил, будто обращаясь к самому себе:

      – И не только в Париже. Балы везде одинаковы.

      Через час Акико под руку с офицером вместе с другими гостями – японцами и иностранцами – вышла на балкон полюбоваться лунной ночью. Обнесенный балюстрадой балкон выходил в огромный парк, где росли, переплетаясь ветвями, сосны с красными фонариками на верхушках. Разлитый в холодном воздухе запах мха и палых листьев напоминал о приближающейся осени. А в танцевальном зале, на фоне драпировки из шелкового лилового крепа, на которой были вышиты шестнадцатилепестковые хризантемы, все так же без устали колыхались волны кружев и цветов. И все так же подхлестывал вихрь звуков оркестра этот людской поток.

      Оживленный разговор и смех на балконе нарушали ночную тишину. А когда в темном небе над соснами вспыхнул фейерверк, у всех вырвались громкие возгласы восхищения. Акико весело переговаривалась с подругами. Вдруг она заметила, что офицер, придерживавший ее за локоть, задумчиво любуется спустившейся над парком лунной ночью. Акико подумала, что он страдает от ностальгии, и, заглянув ему в лицо, спросила не без кокетства:

      – Вы, наверное, думаете сейчас о своей родине?

      Офицер, в глазах которого по-прежнему таилась улыбка, медленно повернулся к ней. И вместо того, чтобы сказать «нон», погладил ее, как ребенка, по голове.

      – О чем же вы тогда думаете?

      – Попробуйте отгадать.

      Стоявшие на балконе вдруг снова зашумели – будто налетел порыв ветра. Офицер и Акико, словно сговорившись, умолкли, устремив взгляд в нависшее над соснами ночное небо. Там медленно гасли красные и зеленые огни фейерверка, яркими всполохами разгонявшие тьму. Фейерверк показался Акико настолько прекрасным, что ей даже стало грустно.

      – Я думал о фейерверке. О том, что жизнь наша подобна фейерверку, – ответил офицер поучительным тоном, глядя сверху вниз в лицо Акико.

2

      Осень 1918 года. Акико, ехавшая в свой загородный дом в Камакура, случайно оказалась в одном вагоне со знакомым молодым писателем. Молодой человек положил на багажную полку букет хризантем, которые он вез своей камакурской знакомой. Вдруг Акико – теперь