Свидетельницы зла. Галина Романова

выдохнула Оля.

      И побледнела невероятно. Побледнела до такой степени, что могла бы цветом своих щек посоперничать с мраморной столешницей, а она была белоснежной. И Люсенька тут же вспомнила о своих загорелых щечках. И потрогала их ладошками и пробормотала:

      – Господи, я так обгорела!

      – Это не ты обгорела, Люси, – грубо крикнула Оля, сжимая кулачки. – Это наша Кира обгорела!

      – Да? Она тоже была на отдыхе? И что, прямо обгорела до состояния большего, чем я?

      Люсенька едва заметно, удовлетворенно улыбнулась. Представить себе смуглую Киру загорелой ей было сложно.

      – Она обгорела до состояния трупа, Люси, – очень гневно, очень безжалостно, с болезненным нажимом крикнула Оля.

      – До чего, до чего?!

      Люсенька вдруг почувствовала, что ее овощное пюре забивает ей горло, нос, легкие. Оно расползается по всему ее организму, мешая дышать, думать, жить.

      – До состояния трупа обгорела наша Кира! – Оля поймала трясущуюся нижнюю губу зубами и покусала. И тут же вытянула в ее сторону руки. – Только не голоси, ладно? Не реви! Хотя бы пока! Мне и так нелегко. Мне пришлось ее опознавать.

      – Опознавать? – ахнула Люси и тут же медленно поползла со стула.

      Оля еле успела ее поймать. Иначе грохнулась бы о мраморный пол и разбила голову. Оля поймала. Усадила на пол, тряхнула, как следует. И даже пару раз щелкнула по щекам.

      – Соберись, девочка! Соберись! Нам с тобой не до соплей! Люси! Ну! Посмотри на меня.

      Люсенька приоткрыла глаза, поймала взглядом расплывающийся образ Оли, жалко улыбнулась.

      – Мне плохо, Оленька. Дай воды, – попросила она жалобно.

      – Ох уж мне эти кисейные барышни, – проворчала Оля.

      И поволокла ее по полу к стенке. Прислонила. Кинулась к холодильнику. Достала бутылку воды. Налила в стакан, поднесла Люси под нос.

      – Пей.

      Не вышло у Люси взять стакан. Руки совершенно не слушались. Пришлось Оле ее поить. И в лицо брызгать. Напившись, Люси запросилась на диванчик. С Олиной помощью она поднялась и, семеня, дошла до дивана в гостиной. Рухнула на подушки, уложила руки себе на живот, зажмурилась и произнесла:

      – Рассказывай, Оленька.

      – Что рассказывать? – Оля сидела у нее в ногах.

      – Все. Как так вышло, что тебе пришлось опознавать Киру? Где она обгорела? Где случился пожар?

      – Ты готова все выслушать?

      – Готова, – кивнула едва заметно Люсенька и сжалась. – Говори…

      Она не перебила ее ни разу. Ни словом, ни всхлипом. В некоторых местах ее рассказа лицо Люси словно превращалось в маску, с такой силой она стискивала зубы.

      – Вот и все, Люси, – закончила Оля со вздохом.

      – Вот и все, – эхом отозвалась Люсенька. – Где ее похоронят?

      – Родители должны приехать, забрать тело. Когда разрешат. Собираются отвезти ее на родину.

      – Боже, мы даже не сможем с тобой к ней сходить на кладбище, – плаксивым, слабым голосом воскликнула Люсенька.

      – Не начинай! – прикрикнула Оля.

      Она