В дебрях урмана. Александр Минченков

судьбах, оказавшихся за колючей проволокой, вспоминали и о побегах зэков, и кому удалось сбежать, а кого настигла кара.

      Захмелев и расчувствовавшись, спели куплет из блатной лагерной песни «Мурка»:

      Ночью было тихо, только ветер свищет,

      А в малине собрался совет,

      Все они бандиты, воры, хулиганы,

      Выбирают свой авторитет…

      Слова песни и воспоминания тронули нервы, и Гребнев не выдержал. Поддев на вилку очередной кусочек малосольного хариуса, произнёс:

      – Ай, хватит о былом. Расскажи лучше, чем сам живёшь-промышляешь, ведь не зря звал.

      – Хочется думать не зря, – подтвердил Хрусталёв. Налил всем по четверть стакана водки, поднял свой стакан и призвал чокнуться:

      – Мужики, дел интересных в этих краях столько, что двух жизней не хватит их разгрести, только мудро и толково порешать всё надо, зря голову, куда не след, толкать не нужно и всё будет чики-пики. Выпьем же за нас!

      Дружно сдвинули стаканы и опорожнили. Уже не первые дозы спиртного ударили в голову, все расслабились и, сытно отобедав, вышли на улицу освежиться. Закурили.

      Гребнев затянулся глубоко, медленно выпустил дым папиросы изо рта и поинтересовался:

      – Какие ж виды имеются?

      – Видов, Боря, море. Как там, у Маяковского: все работы хороши, выбирай на вкус.

      – И всё же?

      – Поясняю: много одиночек-старателей шастают по тайге, роют закапушки, втихую золотишко моют. Дела творят незаконные, потому как на золотоносных ручьях, прячась от властей, копошатся. Легавые за имя охотятся, но от случая к случаю, не жить же им в лесах постоянно, где ж обозреть просторы таёжные.

      – И?.. – Гребнев пристально взглянул на Хрусталёва, подталкивая говорить дальше.

      – И тут поле непаханое – самим таким же делом заняться. Риск есть, но мы ж не лохи.

      – Рой и бойся, загребут и… – заметил Груздев, хотя сказал так ради услышать что-либо убедительное и вселить уверенность в себя и Гребнева в успехе предложений Хрусталёва.

      – Если в барабане пусто, – Захар пальцем постучал по своей голове, – то загребут. А мы народ битый, главное, чтоб нас алчба не давила, сами знаете, жадность фраеров всегда губит. Но есть и одно но.

      – Что ж за но? – насторожился Гребнев.

      – Особо не напрягайся. Бывает по тайге шастают и иной народ – лихие люди, вроде воронья, но куда круче промышляют – искусители грабежа.

      – Кто ж таковые?

      – Бывшие заключённые, освобождённые по амнистии благодаря товарищу Берия. Спасибо родненькому: среди этой братвы в откидон попали, а может, и сбежали, и отъявленные убийцы и бандюги. Им терять нечего, нападают уж с несколько лет подряд даже на мелкие артели старателей, налёты отчаянные творят. Но в последние годы их крепко осадили, затихли, и вылазки исподтишка лишь кое-где всплывают. Подозреваю, кто-то из них имеет связь с некоторыми мусорами, поскольку больно вольготно ведут себя, ничего не боятся, а те, видать, их покрывают и долю от них имеют. Вот такие пироги, кенты.

      – Даже так?

      – Даже