Кочубей. Аркадий Первенцев

порубить вон тех беляков, шо задерживают нас биля1 того витряка…

      Пели над головами кадетские пули. Кидались в седла хлопцы, на скаку выхватывая узкие кубанские шашки. Клубилась жестокая рубка у ветряка. Очищалась дорога. Кочубей улыбался, надвигая до самых белесых бровей папаху, скакал к месту боя.

      – Добре рубались, добре… Накрошили капусты… Надо зачислить до части.

      Мелькали по балкам станицы и хутора. Зеленели поля кукурузы и подсолнуха. Местами из диких тернов и зарослей донника взвивалась встревоженная птица: коршуны-шулеки, ястребы. На курганы взлетали всадники головной походной разведки. Приподнимались в стременах, выглядывая путь-дорогу.

      Вел отряд осторожный Рой, бывший есаул, а сейчас начальник штаба. Недавно выбился в есаулы за разумную отвагу и сметку. Только год назад у озера Ван поздравил генерал Баратов сотника Роя с высоким казачьим чином. Не было сейчас на плечах его офицерских различий…

      – Начальник штаба, может, собьем кадета? Раньше нашего занял станицу, – проверял есаула Кочубей, получив донесение о крупных силах, преградивших путь.

      – Успеем еще порубаться вволю, надо обойти по Сухой балке, – советовал Рой.

      – Добре! Такая и моя думка, – соглашался Кочубей, и отряд избегал западни.

      Пепельной пылью покрывались лица, крупы лошадей и лаковые крылья таврических тачанок. Кони-зверюги несли те тачанки.

      Забияка ветер играл красным бархатом отрядного штандарта. Золотые махры горели под солнцем. Переливались шитые кореновскими монашками буквы. Под штандартом – родной брат Кочубея, Игнат. Когда схватывались степные ветры, нарочно разматывал знамя Игнат на всю ширину тяжелых полотнищ. Клонился гнедой Игнатов жеребец, разметанная полоскалася грива, и казалось – ныряла в степных волнах порывистая лодка под бархатным парусом. Да разве одному Игнату было любо и дорого багряное знамя!..

      Глава II

      Сорокин полулежал на покрытой текинскими коврами тахте. Он был в чесучовом бешмете и мягких кабардинских чувяках. Рядом с ним, в офицерском, наполовину расстегнутом френче, Одарюк – начальник штаба. Возле них – карта-двухверстка. Сорокин свысока бросал грубые отрывистые замечания. Его убеждал ровный голос Одарюка. Постепенно главком все меньше и меньше прерывал своего начальника штаба, а голос Одарюка слышался громче и уверенней.

      Главком Сорокин значительно похудел за последние дни. Скулы обострились, пожелтели. Обычно лихо закрученные усы опустились книзу. Главком был не уверен в завтрашнем дне, прежняя слава его потускнела. Больше двух месяцев его преследовали неудачи.

      Он зашагал по комнате. Резко поворачивался, бормотал, будто ни к кому не обращаясь, но зная, что его слушает Одарюк, старался и свои неудачи объяснить своим величием:

      – …Сорокин отстоял Екатеринодар, Сорокин создал армию, Сорокин не допустил немцев на Кубань, Сорокин сам неоднократно кидался в атаки, и только его боялись враги…

      Главком остановился у окна, замолчал.

      – Сорокина обвиняют, что он дал отдохнуть и собраться с силами Добровольческой армии. Сальские степи родили Деникина, – тихо сказал Одарюк.

      Сорокин обернулся, сжал кулаки.

      – Что вы этим хотите сказать?

      – Наши неудачи – результат излишней боязливости. Боевые действия на Кубани характерны, – убеждающе продолжал Одарюк. – Кто имеет большую территорию, тот сильнее. В Гражданской войне армии создаются на местах и снабжаются тоже из местных ресурсов. Деникин оправился от екатеринодарского поражения в Сальских степях, а окреп и раздался вширь, только выйдя оттуда…

      Щеголеватый адъютант главкома Гриненко доложил о прибытии Кондрашева. Сорокин, видимо, обрадовался.

      – Пусть заходит, – распорядился он.

      Кондрашев, быстро войдя, отрапортовал:

      – Прибыл с фронта по вашему вызову, товарищ главнокомандующий.

      Главком испытующе оглядел его. Коренастый, подтянутый, с небольшими черными усиками на умном энергичном лице, в темной черкеске, оттененной мягким блеском ценного казачьего оружия, – таков был начальник второй партизанской дивизии, пока еще мало известной главкому. Части дивизии организовались самостоятельно в предгорье из шахтеров, железнодорожных рабочих, фронтовиков-солдат и казачества и вошли в Одиннадцатую армию с подходом ее в эти районы.

      – Садитесь, – предложил Сорокин.

      Кондрашев, мельком оглядев тахту, спросил:

      – Не замараю, товарищ главнокомандующий?

      Сорокин, метнув глазами, сдержанно буркнул:

      – Разрешаю… – язвительно скривил губы. – Привыкли в навозе спать – вот и странно.

      Кондрашев, ничего не ответив, сел, откинул полы черкески. Армейские юфтовые сапоги его были забрызганы грязью. На спине, лице густо лежала пыль. Сорокин присел возле него.

      – Думаем добавить тебе славы, – испытующе глядя на Кондрашева, сказал он.

      Кондрашев

1

Биля – около (укр.).