.

езжащести или скрипучести, что обычны для очень пожилых людей. А старуха, что лежала сейчас на смертном одре, была не просто стара, а очень – очень стара. Валентина Михайловна, сама давно уже разменявшая восьмой десяток, никогда не задумывалась о возрасте говорившей. Но мысли её неожиданно скользнули в далекую юность, и она с удивлением осознала, что тётка ее уже тогда была, что называется « в возрасте». – Сколько же тебе годков-то тётушка ты моя, – подумала Валентина Михайловна. Из рассказов тётки она знала, что та, в далекие 20-е годы прошлого века, то ли прибавила, то ли убавила свой возраст. В те времена неразберихи и всеобщего хаоса сделать это было вполне возможно.

      – А сколько есть все мои они, Валька…

      Слова пронзили Валентину Михайловну словно током. Вытаращив глаза, она с ужасом уставилась на старуху.

      – Да, хватит уж, дура ты, Валька. Смотри, гляделки-то выпучила. Ты же вслух спросила.

      Валентина Михайловна с облегчением выдохнула.

      «Неж-то, и вправду вслух сказала? Совсем что-то с головой плохо становится» – подумала она. Но то, что тётка её была человеком не простым, могла подтвердить вся их деревня. Некоторые бабы, за глаза, называли тётку ведьмой. Ведьма не ведьма, а кое-чего тётка Варвара умела: боль снять, роды принять, травы всякие знала, опять же. В деревне её уважали, обращались исключительно по имени -отчеству. Стоя у кровати старухи, сама давно уже не молодая, имевшая трех внуков и пятерых правнуков Валентина Михайловна, внимала последней воле умирающей.

      Не сказать, чтобы та сильно жаловалась на своё здоровье или болела. Выглядела тётка хоть и древней, но вполне ещё справлялась со своим не хитрым хозяйством. Вчера же, перед закатом, навестив родственницу, просила зайти ту назавтра, часам к трем пополудни. И вот, придя в назначенный час, Валентина застала старуху лежащей в постели во всем чистом, исподнем. Увидев вошедшую тётка объявила, что собралась сегодня помереть. На все уговоры она отмахивалась рукой и когда ей надоели причитания, просто рыкнула своим поставленным, зычным голосом на свою младшую родственницу, заставив последнюю замолчать на полуслове. А закончив свои наставления, взяла с родственницы слово, что та выполнит её волю. Дав обещание, Валентина Михайловна ушла домой, оставив старуху одну.

      На следующий день, Варвару Прокопьевну Аннушкину нашли мертвой в своей постели без признаков насильственной смерти. Было Варваре Прокопьевне на этот момент по паспорту ни много, ни мало – 110 лет.

      ***

      Автобус нещадно трясло и подбрасывало на ухабах. Дорогу от райцентра до деревни ремонтировали последний раз видимо ещё в прошлом веке и совсем в другой стране. Зато пейзаж за окном радовал. Мимо проносились то березово-осиновые рощи, то пшенично-ячменные поля. Лето было в полном разгаре. Автобус затормозил у остановки. До деревни оставалось еще около километра, которые нужно было пройти пешком.

      Звук ПАЗика затих вдали, и наступила удивительная тишина. Нет, это не была тишина в полной мере. Звуки были: шелест листьев и трав, пение птиц, жужжание сумасшедше пролетающих мимо жуков, стрекот кузнечиков. Это была тишина для натруженных ушей заядлого горожанина редко бывающего вдали от города и не привыкшего к звукам природы. Эта «тишина» объяла молодую женщину, только что вышедшую из автобуса. Голова её на секунду закружилась от чистого воздуха и запахов цветущих трав, приносимых тёплым ветерком с лугов. Она ещё раз вздохнула полной грудью этот вкусный, сладкий воздух, поправила рюкзачок на плече и зашагала к деревне.

      Дом подсказала продавщица магазина, по-видимому, единственного в деревне. Статная нарумяненная блондинка в синем переднике немного шепелявила. В этом был виноват отсутствующий передний зуб.

      – Сресий (третий) дом справа, не перепутаесе. Там, у ворот берёска примесная (берёзка приметная). А вы как, по делу, иль в госси (гости)? Россвенниса (родственница) какая?

      – Да. Родственница. Дальняя. Спасибо!

      Молодая женщина, щурясь, вышла из неуютной утробы магазина на яркий солнечный свет и направилась в сторону нужного ей дома. После жаркого полудня, оказаться в прохладе комнаты казалось совершенным блаженством. Валентина Михайловна, маленькая, щупленькая старушка, хлопотала у стола, накрывая к обеду.

      – А я тебя ждала– ждала, да поди все жданки уж и кончились! – говорила она, накладывая в глубокую, с ромашками по ободку, фаянсовую тарелку холодную окрошку с квасом. – Почитай два месяца прошло, как тётка Варвара-то померла,– она утерла платком в уголке глаза набежавшую слезу и, повернувшись в красный угол, скромно перекрестилась. – Царствие ей небесное, Варваре нашей!

      – Никак не получалось у меня раньше приехать, тёть Валь! Вот отпуск получила и сразу сюда. Мне работу терять никак нельзя. Я одна и положиться мне не на кого. Сама о себе забочусь. Вы лучше расскажите мне про бабушку. Я ведь ничего ни о ней, ни о своих родителях не знаю. В детдоме мне ничего не говорили о них, а выяснилось – вот как!

      – Да, не бабка она тебе.

      – Как это? Вы же сами писали мне. И… про дарственную писали на дом!

      – Не бабка, а прабабка. А на счет дарственной, так ты