Белый шарик. Ирина Перунова

научался лось,

      и зайка серенький в лисицу

      вселяться заживо, пока

      ёж, превращаясь в рукавицу,

      утюжил львиные бока.

      «Похож на мать, – твердили сыну –

      с горбинкой нос и лоб высок!»

      И кляча прёт через грязину,

      стянув потуже поясок.

      «Подставлял Господь дураку плечо…»

                                Подставлял Господь дураку плечо.

                                Попривык дурак:

                                Подавай ещё

                                высоко сидеть, далеко глядеть!

                                Уронил – поймай, не чужие ведь.

                                А уж я Тебе отслужу, Христос,

                                упрежу Твоих – тише вод – невест.

                                И пока Господь его в гору нёс,

                                не спросил дурак:

                                Где, Господь, Твой крест?

      ГОЛОСА

      Тысячекратная тьма повторенья

      танца теней Саломеи с Иудой.

      – Нет!

      Ещё Иродова даренья

      нет!

      Не вернулись посыльные с блюдом,

      нож не рождён ещё.

      Незачем, нечем,

      некому…

      Спящий во чреве Предтечей

      день не восстал.

      – Удались, удали!

      Жорж приглашает на вальс Натали.

      Нежный румянец прильнул к эполете…

      Танец как танец. Дети как дети.

      НАТАЛИ

                                  Раз-два-три, раз-два-три…

                                  Разве ты – он!

                                  Смят недоразвитый розы бутон,

                                  смыты румяна, помада, грехи.

                                  Саша, не надо сейчас про стихи!

                                  Раз-два-три, раз-два-три…

                                  Разве он – ты!

                                  Молча меняют бельё и бинты.

                                  Думали жить. Ты возьми, да умри.

                                  Раз-два-три, раз… без пятнадцати три.

                                  Двадцать седьмого январского дня –

                                  ты уезжаешь на бал

                                  без меня.

      «Кучевые заметки и лес…»

      Кучевые заметки и лес,

      оступившийся в небо стокрыло.

      Дымовых облаченье завес

      наготу листопада сокрыло

      от него самого. Немота.

      Только шоркает ветер вслепую.

      Лета многие или лета? –

      тишина отливается в пулю.

      «Пробита речь молчанием, сквозит…»

                             Пробита речь молчанием, сквозит

                             последнее несказанное слово.

                             Возможно, это слово-паразит,

                             от