Дело «Элемент». Имя мое вода. Анастасия Борзенко

латки для желающих искупаться с нагретыми печами и титановыми бочками ароматного чая. Установлены помосты для спуска в реку, да и столица дала благословение крепким морозом.

      Автобусы нескончаемыми вереницами подвозили людей, жаждущих окунуть тело в освященной воде. Епископ был бледен, его саккос пропотел насквозь, и ладони были влажными, будто над головой нещадно палило тропическое солнце. Тонкие губы произносили знакомые слова, а сердце больно билось, не позволяя груди свободно дышать. Зрачки голубых глаз с редкими ресницами были расширены от ужаса, с которым мужчина был не в силах совладать.

      Возле места, отведенного для проруби, толпились женщины, мужчины, дети радостно носились по берегу шумной вереницей. Атмосфера праздника приятно разливалась в воздухе радостным смехом и громкими разговорами. Но было в атмосфере веселья и беспечности одно невообразимое обстоятельство, которое вызвало такой ужас в глазах Епископа: при температуре тридцать пять градусов ниже нуля, река не замерзла!

      Проруби не было, ясная гладь воды играла лучами солнца, разливаясь по реке радужными бликами, будто в столице был не мороз, а солнечный весенний день.

      Священник почувствовал головокружение и едва не упал, рука дрогнула и выпустила в разводы темной воды большой серебрянный крест. Павел судорожно вздохнул и отер со лба холодный пот. Он перекрестился, с усилием поднял руку и сделал полицейскому знак, что обряд завершен. Народ с удовольствием заликовал в предвкушении священного ныряния.

      Полицейские кутались в телогрейки и ежились от вида счастливых раздетых людей. Казалось, никого не заботит состояние воды в реке. Напротив, толпа, разгоряченная водкой и предстоящим купанием, находила в этом необъяснимом явлении нечто волшебное и Божественное.

      «Чудо!» слышались возгласы и легкий звук разливаемого спиртного вперемешку с радостным причмокиванием.

      – Глушко, Степанов! А ну, марш за мной! – круглый мужчина средних лет босиком ковылял по снегу, лицо и тело было красными от мороза, широкая улыбка приветливо светилась на таком же круглом лице. Мужчины в ответ громко рассмеялись.

      – Нет, Василий Михалыч, мы не камикадзе! Лучше рюмку чаю Вам выходную подготовим, халатик подадим, а вы с Богом!

      Мужчина похлопал Глушко по спине широкой ладонью и неодобрительно заметил:

      – Вот ты, Глушко, радикулит свой во все углы на работе суешь, а сейчас бы окунулся, вода в проруби, она, знаешь ли, целебная.

      Майор громко рассмеялся как конь. У него и кличка была в участке «Конь» за массивную челюсть и выпирающие верхние зубы.

      – Вы, господин полковник, шутить изволите? Какая, к черту, прорубь!

      Василий Михайлович осек его жестом:

      – Не смей, Иван! Не смей, Богохульство грех сильный. Если вода не замерзла это благодать Божья, это самому Богу, значит, угодно! – он с кряхтениями взобрался на помост, смачно ударил себя по коленям и с криком «Пошел!» нырнул с головой в ледяную воду.

      Недалеко от помоста пожилая женщина в белом шерстяном платке опустилась на колени и молилась, внимая о спасении. Ее колотила нервная дрожь, побелевшие губы исступленно шептали святые слова. Она увидела бледного, пробирающегося сквозь людей, Епископа.

      – Владыко! Отец родной, – женщина вцепилась в полу его саккоса и принялась завывать. – Боже, спаси и сохрани, да что же это творится? – она пыталась подняться со скользкой земли и заглянуть ему в лицо, но не удавалось унять дрожь в коленях и она бессильно падала. Павел был похож на покойника, настолько бледным было его лицо, он с трудом отнял от себя холодные сухие руки и перекрестил женщину.

      Шатающейся походкой Епископ добрался до машины, ему надо было побыть наедине с собой и привести мысли в порядок. Рев двигателя приятно разрушил давящую тревожность морозного воздуха, и вроде бы скованное состояние паники начало отступать, как Еписком услышал крик. А потом еще и еще. Люди кричали во весь голос.

      Детский визг и истошные вопли взрослых нарушили спокойствие морозного солнечного полдня. Женщина в белом платке обернулась к реке. То, что она увидела, остановило ей сердце, она упала на грязный снег, прижимая к груди затертую Библию.

      Павел судорожно вздохнул и повернул ключ в замке зажигания.

      «И дажа пиющим от нея, и приемлющим и кропящим ею рабом твоим, применение страстем, оставлением грехов, болезнем исцелением и освобождением от всякого зла, и утверждение же и освещение домом и очищение всякия скверны и навета диавольского отгнание…» вертелось в голове острым буравчиком.

      Болело в висках и мутило в области желудка, нога сама нажала педаль газа. Священник не знал, куда едет, надо было подумать и избавиться от неприятного сосотояния оцепенения, за окном мелькали дома, машины, прохожие. Будто кадры кинофильма на быстрой перемотке. Спустя четверть часа Павел припарковался и с усилием отнял от руля руку. «Вести Столицы» разлились по салону приятным женским голосом:

      «По последним данным число жертв достигло двух десятков человек, следственные органы уже сделали первое заявление. По их версии, виной всему стал