Воспоминания о людях и событиях. Александр Яковлев

верно, я и забыл! А что, у вас на квартире нет прямого телефона?

      – Конечно, нет.

      – По штату не положено? – засмеялся Сталин. – Ну, хорошо, спокойной ночи.

      И опять, точно так же, как и в первом случае, на следующий день я обнаружил у себя на письменном столе рядом с городским телефоном еще один аппарат. Это был правительственный телефон, так называемая «вертушка». «Вертушкой» он назывался потому, что в то время в Москве городская телефонная сеть была ручной, то есть приходилось называть номер телефонистке центральной станции, а в Кремле установили первую в Москве автоматическую телефонную станцию. Вызов абонентов этой ограниченной количеством номеров правительственной телефонной станции происходил так, как это делается теперь, то есть каждый вертел диск аппарата, отсюда и название «вертушка». Позже этот телефон называли «кремлевка».

      Признание

      Конец декабря 1939 года.

      У Сталина хорошее настроение, он шутит, смеется. Расхаживает вдоль кабинета, пыхтит погасшей трубкой.

      – А сколько вам лет, молодой человек?

      – Тридцать три, товарищ Сталин.

      – Сколько, сколько? Тлицать тли? – шутит он, желая подчеркнуть мое «младенчество». – Это хорошо.

      Набил трубку табаком, разжег ее, остановился передо мной и уже серьезно:

      – Вы коммунист?

      – Да, товарищ Сталин.

      – Это хорошо, что коммунист, это хорошо…

      И он опять стал прохаживаться, повторяя в раздумье: «Хорошо, хорошо»…

      Очень скоро я понял, почему в этот вечер Сталин интересовался моим возрастом и партийной принадлежностью.

      9 января 1940 года произошло событие, оказавшее большое влияние на всю мою будущую работу, особенно во время войны.

      Я сидел за столом в кабинете у себя в конструкторском бюро, занятый составлением доклада о ходе испытаний нашего истребителя. Раздался звонок кремлевского телефона, и мне сообщили, что будет говорить Сталин.

      – Вы очень заняты? Вы не могли бы приехать сейчас? Нам надо решить с вашей помощью один организационный вопрос.

      Я вызвал машину и через 15 минут был в Кремле.

      – Вас ждут, идите скорее, – сказал Поскребышев.

      В кабинете кроме нескольких членов Политбюро находился также коренастый, русоволосый, не знакомый еще мне человек.

      Сталин поздоровался, пригласил сесть и сказал, что ЦК решил освободить от должности наркома авиационной промышленности М.М. Кагановича, как не справившегося. Сталин дал Кагановичу довольно нелестную деловую характеристику.

      – Какой он нарком? Что он понимает в авиации? Сколько лет живет в России, а по-русски как следует говорить не научился!

      Тут мне вспомнился такой эпизод. Незадолго до того М.М. Каганович при обсуждении вопросов по ильюшинскому самолету выразился так: «У этого самолета надо переделать «мордочку».

      Сталин прервал его:

      – У самолета не мордочка, а нос, а еще правильнее – носовая часть фюзеляжа. У самолета нет мордочки. Пусть нам лучше товарищ Ильюшин сам доложит.

      Новым