Прошу, прости. Ольга Михайловна Белявская

разбросил свои казармы военный городок. Серые металлические ворота с красными звездами то заглатывают внутрь себя военные машины, то, наоборот, выбрасывают их наружу. Каждое утро по плацу маршируют солдаты, затягивают песню:

      У солдата выходной, пуговицы в ряд,

      Ярче солнечного дня золотом горят.

      Часовые на посту, в городе весна.

      Проводи нас до ворот, товарищ старшина…

      Посреди поселка, на перекрестке улиц Ленина и Сталина, гордо возвышается солнечное, выкрашенное в желтый цвет трехэтажное здание. Рамы окон покосившиеся, с облупленной, некогда белой краской. Кое-где в окнах третьего этажа видны силуэты женщин. Вот одна из них что-то жестикулирует мужчине, который стоит на улице, смотрит в окно и кричит: «Нюра! Нюра! В окно его покажи!» Это родильный дом. Храм боли, ожидания, таинства и, наконец, радости.

      В холле первого этажа не находит себе места, ходит из угла в угол красавец-мужчина: на вид 27-28 лет, статный, высокий, со смуглой кожей, копной черных густых, упрямых волос, в форме капитана Советской Армии. Еще с раннего утра он ожидает новостей из родильного зала, волнуется за молодую жену. Ночью у нее отошли воды. Едва сыскав «уазик», он привез жену в роддом. Прежде разговорчивый и добродушный, теперь он молчал, что никак не было похоже на Сережку Марченко. Время от времени Сережка подходил к дежурной акушерке, но она, лишь разводила руками и отвечала каждый раз одно и тоже: «Ждите. Пока не родила». И он продолжал ждать. А тем временем в голову лезли мысли, от которых и самому становилось плохо: «Скрывают от меня что-то. Точно скрывают. Да за это время можно не одного родить. Лучше бы я сам…».

      Все ожидания когда-нибудь, да непременно заканчиваются. При чем в тот самый момент, когда невыносимое напряжение от ожидания начинает само собой рассеиваться. Так случилось и у Сережки. Чуть успокоился, присел в холле на стул, задремал, и вдруг, как сквозь сон, слышит голос акушерки: «Папаша! Папаша! У вас девочка! Слышите? Де-во-чка! Три двести, пятьдесят два сантиметра. Здоровенькая! Папаша! Да что это? Спишь? Что ли?» Сережка выпучил глаза, за секунду отошел ото сна, вскочил со стула, подхватил на руки пампушку-акушерку, закружил со словами:

      − Ура! Ура! Родила! Девочка! Дай я тебя расцелую! – Сережка поставил смутившуюся акушерку на пол и, придерживая обеими руками ее лицо, начал поочередно целовать то одну, то другую щеки. Казалось, лицо его вмиг посветлело и расползлось в счастливой улыбке.

      − Да хватит! Хватит! Хватит! Сумасшедший! Отпусти! Поставь меня на место! Жену, да дочку целовать будешь! Могу записку передать, если хошь. – проворчала акушерка.

      − А можно? Да? Я мигом! Сейчас напишу!

      – Это, того. Я и передачу могу отнесть, если есть что несть. – лукаво глянула на служивого акушерка.

      − А что им-то передать можно, а?

      − Милый, ну что это странный какой-то. Хе-хе. Вкусное что-нить, пользительное. Что она у тебя любит кушать-то, а?

      − Кто?

      − Ой, дурак дураком! Ну не дете ж! Дите сиську ссать будет. А мамаша, спрашиваю, что любит? Каш у нас и своих полным-полно.

      − Сырки такие творожные в шоколаде любит. Да где их купить? Дефицит. – почесал затылок Сергей.

      − На 35 Сталина в магазине вчера давали. Иди. Может еще и купишь.

      Понесся Сергей на Сталина 35 и купил! И сырки творожные в шоколаде, аж 20 штук, и сок, и печенье, и еще всякой всячины, на что глаз упал. Прибежал в холл, рванул из блокнота лист и начал писать записку: «Любашенька, родная моя! Любимая! Спасибо тебе за дочку! Кушай все, что передаю. Здесь все, что ты любишь. Напиши, что надо купить. Обнимаю вас обеих крепко-крепко! Целую. Сергей». Отдал пакет и записку акушерке. Через двадцать минут она вынесла ответ от Любаши: «Коляску купи».

      Если вам скажут, что мужчины хотят сыновей – не верьте! Сын – уменьшенная копия отца. Сын понятен отцу. Единственное к чему стремится отец – это пытается сделать сына лучше себя самого. Доченька – это другое, это маленькая женщина, непонятная мужчине, но очень любимая и дорогая. Вся нерастраченная нежность, любовь, забота, все несказанные слова – все отец дарит дочери, безмерно балует, пытается оградить и защитить от всего мира. Таким был и Сережка Марченко.

          Был поздний вечер, когда Сережка вышел из роддома на улицу. Шел и улыбался сам себе. Душа просила поделиться своей радостью с окружающими. В дверях продуктового магазинчика встретил Сережка кореша – прапорщика Андрея Поздняченко. Бросился к нему на шею со словами:

      − Брат! У меня дочка родилась!!!

      Андрей похлопал капитана по спине и ответил:

      − Вітаю, товариш капітан! Цю справу треба терміново обмити! І однією пляшкою ти вже точно не відбудешся!

      Отцовство они обмывали всю ночь, а к утру Сергей предложил Андрею быть крестным. Вопрос моментально отрезвил корешей. В 82-ом году такой вопрос среди военнослужащих Советской Армии был неуместным. Но дело было в Западной Украине, да и Андрей был родом из этих мест. А там и крестили, и венчали, правда, тайно от органов Госбезопасности. Андрей был крещеным, а вот Сергей − атеист, поэтому вопрос и удивил