Рымба. Александр Бушковский

догадался Митя. – Сердце послушаю… – И он приложил ухо к груди человека. – Не пойму. Но не мертвяк, не совсем ледяной.

      – Какая якудза, гля, у него крестик на шее и рожа-то рязанская! – заспорил было Волдырь, но его перебила Люба:

      – Потом узнаем, якудза или динамовец, сейчас надо, чтоб в себя пришел! Три спиртом! – Она протянула Мите склянку.

      Митя сдернул крышку, плеснул на ладонь и шлепнул на грудь незнакомца. Стал жестко тереть вверх-вниз, крест-накрест, а потом и кругами. По избе поплыл запах алкоголя. Волдырь сглотнул:

      – Глухо пока. Надо ноги растереть и уши.

      – Ставь горсть и растирай, – отозвался Митя. – Любаня, потри ему уши.

      Все трое принялись молча тереть.

      – Без толку, – спустя полминуты констатировал Волдырь, – может, леща ему?

      Волдырь нацелился было на хорошую пощечину, но Люба удержала его, наклонилась, сложила пальцы кольцом и резко щелкнула мужчину по носу. Веки у того задрожали и чуть приоткрылись. Люба отпрянула назад.

      – Тихо! – беззвучно крикнул Митя и поднял указательный палец.

      Все трое напряглись до звона в ушах.

      В тишине прошло несколько секунд, потом серые губы мужчины разлепились, будто треснули, и спасатели услышали сиплый шепот:

      – Слава… Слава…

      Глаза его снова закрылись, а губы слиплись.

      – Доставай стаканы, дядя Вова! Ожил твой утопленник! – громко заявил Митя. – Слава, видишь ли… Надо и Славе налить. Быстрее очухается. Любаня, накрой его тулупом, вон, на печке лежит.

      Люба за полу сдернула с печи тулуп. Волдырь достал из темного угла, из старого буфета с непрозрачными стеклами, пару граненых стаканов и звякнул-поставил на стол:

      – Было бы чего налить, а из чего выпить, найдется. Люба, рюмку тебе достать?

      Люба отмахнулась, прислушиваясь и разглядывая с фонариком рисунки на груди и плечах бородача.

      – Давай болящему спиртику пля́снем, а сами вот. – И Волдырь поставил на стол Манюнину бутылку. – Чего медицинский препарат переводить зазря…

      Митя пожал плечами и разлил самогон по стаканам.

      – Ну, Славик, или как тебя, выздоравливай! – сказал он весело. – Нам тут лишние упокойники ни к чему. Люб, приподними ему голову, пусть лекарство примет.

      Волдырь тоже выпил, выдохнул шумно, занюхал рукавом и вставил свое обычное в таких случаях присловье:

      – Крепка советская власть! Что там за сюжеты, Любаша?

      – Иди сам глянь, дядя Вова. Надо его подсадить чуток, голову закинуть и зубы разжать, чтоб внутрь затекло.

      Так и поступили. Митя приподнял бородатого за плечи, Волдырь нажал ему на подбородок, удерживая голову откинутой, а Люба залила в образовавшуюся между губами трещину полстакана спирта.

      – Утек вроде бы, – сказала она, и пациента уложили обратно.

      – Да-а! – протянул Волдырь. – Тут картинная галерея прямо. Баталии, патреты, цельный натюрморт.

      – Оживает, кажись, – перебил