Правда и вымысел. Сергей Алексеев

путника выгнать, как только он меня поставит на ноги, а то милицию вызвать с сельсоветом, если потребует мальчишку себе и начнет задираться. Дед один стоял против всех, смеялся и отмахивался:

      – Ох и дураки же вы! Да как же вы не понимаете? Это что, заместо благодарности – взашей?

      Не помню, сколько наш гость ходил, говорили по-разному – от нескольких часов до суток. И никто не торжествовал, когда он явился с красным быком, причем не на веревке привел, а будто двухгодовалый бык сам за ним шел. Денег за него не спросил, а сел на лавку точить нож и долго ширкал им по наждачному кругу, пробовал остроту пальцем, затем велел матушке затопить железную печь в старой избе и позвал с собой отца в качестве подручного. Отец потом и рассказал, как необычный гость забивал быка.

      Родитель мой всю жизнь проработал охотником-промысловиком, держал коров, свиней и овец, знал многие хитрости добычи зверей и забоя скота, кое-чему и меня стал учить лет с двенадцати – воспитывал хладнокровного и одновременно сострадательного мужика. То, что он увидел в старой избе, не укладывалось в рамки крестьянского воображения. Привередливый путник велел расстелить на полу чистую солому, после чего привел и поставил на нее быка – опять же без веревки. Конским скребком и щеткой тщательно вычистил его с головы до ног, а копыта и рога вымыл теплой водой с мылом, затем приказал отцу вымести солому, сжечь ее и принести свежей. Все эти приготовления утомили, батя ждал, когда путник возьмется за нож, а он все тянул, медлил: то у окна стоял, то у быка позвоночник зачем-то прощупывал – от головы до репицы хвоста, то дрова в печку подбрасывал и сидел, будто бы грелся. Отец едва терпел, чтоб не вмешаться: если он был колдуном и лекарем, то каким-то непутевым, и быка такого же привел – центнера под три, морда свирепая, уже в складку пошла, и рога ухватом, а стоит смирно, как овечка, которая смерти не чует.

      Часа полтора шли все эти приготовления, потом путник в очередной раз подошел к быку, слегка вроде толкнул и уронил его на пол. Отец бросился ноги держать, чтоб не дрыгался, а бык уже готов! И тут началась быстрая работа – обдирать, да так, чтобы капли крови не пролилось. Отца с ножом путник к туше не подпустил, заставил только помогать: то поддержать, то шкуру скручивать мездрой внутрь, чтоб не остывала. Сам же лишь надрезы сделал, рукава засучил и стал обдирать кулаками – ладно бы с барана, а то с двухлетнего быка! Десяти минут не прошло, а дело уже сделано! Бык забит и шкура снята без капли пролитой крови!

      Отец взял топор, чтоб разрубить тушу и повесить на мороз, но путник остановил и приказал погрузить ее в сани, вывезти на открытое место и отдать птицам, чтоб склевали, а кости весной в землю зарыть на горе, где не топит.

      И чтобы кусочка от этого быка никто из людей не съел!

      Меня он раздел догола и завернул в горячую шкуру с ногами и руками – будто спеленал, оставив лишь нос и рот, чтоб дышал, да глаза.

      – Теперь спи! – распорядился путник и дал еще один кристалл соли. – Я буду с тобой.

      Уснул я почти мгновенно,