Чаща. Наоми Новик

Я упорно притворялась, будто это ровным счетом ничего не значит – просто нам обоим захотелось отдохнуть от немыслимо трудного обучения. Но я провела бессонную ночь и на следующее утро спустилась в библиотеку с красными глазами и вся как на иголках. Дракон, не взглянув на меня, коротко бросил:

      – Начнешь с фулмкеа, страница сорок три. – Это было совершенно другое заклинание; а он даже головы над своей книгой не поднял. Я охотно погрузилась в такую безопасную работу.

      В течение четырех дней мы почти не разговаривали друг с другом и, полагаю, будучи предоставлены сами себе, еще месяц бы прожили, обмениваясь от силы несколькими словами на дню. Но поутру четвертого дня к башне подкатили сани. Я выглянула в окно: это приехал Борис, да не один – он привез Касину мать Венсу. Она сжалась в комочек в глубине саней; бледное круглое личико выглядывало из-под шали.

      С той самой ночи, когда вспыхнули сигнальные огни, я никого из Дверника не видела.

      Данка отослала огнь-сердце обратно в Ольшанку – с охранным сопровождением. Отряд проехал через всю долину с вестью, и в каждой деревне к нему мрачно присоединялись еще люди. Четыре дня спустя после того, как я перенесла Дракона и себя саму обратно, к башне явилась целая толпа. Храбрецы, что и говорить: фермеры и ремесленники явились бросить вызов ужасу страшнее всего того, что они только вообразить могли; ведь все они не очень-то верили, будто Дракон исцелился.

      У мэра Ольшанки хватило смелости потребовать, чтобы Дракон показал рану городскому лекарю; тот неохотно повиновался, закатал рукав и предъявил тоненький белый шрам – все, что осталось от раны; и даже велел лекарю взять у него кровь из кончика пальца: кровь брызнула ярко-красная. А еще селяне привели старика-священника в длинной фиолетовой рясе произнести над ним благословение, что Дракона взбесило до крайности.

      – Ну и на черта ты маешься этой дурью? – заявил он священнику, которого, по-видимому, немного знал. – Я тебе позволил отпустить грехи десятку порченых душ – и что, хоть кто-нибудь из них зацвел алой розой или заявил вдруг, что спасен и очищен? Чем, по-твоему, помогло бы мне это твое благословение, если бы я и впрямь был затронут порчей?

      – Стало быть, с тобой все в порядке, – сухо откликнулся священник. Только тогда все наконец-то позволили себе поверить в лучшее, и мэр с превеликим облегчением вернул огнь-сердце.

      Разумеется, моим братьям и отцу пойти не разрешили; равно как и никому из моих односельчан – им больно было бы отдавать меня огню. А те, что явились – они таращились на меня: я стояла рядом с Драконом и не знала, каким словом описать то, что читалось в их лицах. Я уже снова переоделась в удобное простое платье, но они все равно, уходя, глядели на меня во все глаза – не враждебно, нет, но не так, как смотрели бы на дочку дровосека из Дверника. Примерно так я взирала поначалу на принца Марека. Они глядели на меня, словно видели перед собою героя легенды: если такой проедет мимо, его долго провожают глазами, но в их повседневной жизни такому места нет.