Между нами только ночь. Марина Москвина

немного – глядишь, вослед кипарису явилась бы Таня Толстая, она бы ему показала “портфолио”!

      Короче, подиум.

      А моя Света Василенко:

      – Иди-иди! Придут на Улицкую, заодно и на тебя посмотрят.

      На подиуме в нашу компанию затесался поэт, сочинивший одно из тех стихотворений, которые раз повстречаешь – и осядет в памяти, растворится в подкорке, умирать будешь – вспомнишь. Время от времени оно всплывало строками из какого-то древнего эпоса, и вот те на! – принадлежало перу Вадима Месяца:

      Это не слезы – он потерял глаза.

      Они покатились в черный Хевальдский лес.

      Их подобрал тролль.

      И увидел луну.

      Увидел луну и сказал:

      луна.

      Она подороже, чем золотой муравей,

      И покруглей, чем мохнатый болотный шар.

      Чтобы не плакать, нужно скорее спать.

      Откуда ни возьмись появилась Настя. Всё утро она гуляла в зоопарке, любовалась семейством шимпанзе.

      – Пошли, – сказала она. – Я тебя познакомлю с Олегом Вавиловым, и ты отдашь ему свою рукопись.

      Олега было не застать, одна деловая встреча плавно перетекала в другую. На стенде “Софии” мы встретили Иру, правда немного квелую в сравнении со вчерашним днем. С утра она пережила тренинг “Путь воина”, где было объявлено, что духовный воин проверяется по горловой чакре: если пущенная из лука стрела угодит ему в яремную ямку, истинному победителю тьмы это будет трын-трава. Кто готов?

      Вышла Ира и встала перед ним, сияя потаенным светом.

      Я живо представила картину: стриженная под мальчика, непонятного возраста – я промахнулась на десять лет, решив, что ей нет и двадцати пяти. (“А как же моя мудрость?..” – воскликнула она.) Правильные черты, “нарядный рост”, гармоничное сложение. Древние обитатели Индии, высокие и светлоглазые арии, могли бы взять на себя ответственность за ее генетический код.

      Казалось, она даже немного стеснялась своей красоты, сознательно умеряла ее, как это делал поэт Мацуо Басё, пытаясь в скитаниях ослабить, смягчить свой поэтический дар.

      Она нарочно притормозила на пороге взрослого мира, почуяв, что его блага предполагают некую косность сознания, и выбрала гибкость, чувствительность, уязвимость, полнейшее отсутствие защитного поля.

      И тут же – так мне хорошо знакомое – стремление вечно испытывать судьбу.

      В “лихие” девяностые на представлении заклинателя сиамских питонов, удавов и королевских кобр она, единственная из публики, откликнулась на призыв факира: и ее обвил удав.

      Так она стояла, обвитая удавом, ошарашенным подобной отвагой. А также – красотой и безумной Иркиной храбростью был начисто сражен британский продюсер Малколм, прямо из объятий удава пригласивший ее переводчицей на съемки английского сериала “Приключения стрелка Шарпа” в Крым, а там и принял на работу в свою кинокомпанию.

      “Дело это для меня абсолютно новое и незнакомое, – писала она из Лондона родителям. – Никогда раньше не приходилось