Учитель. Катерина Даймонд

войти в квартиру. Даже в темноте было заметно, как тот улыбнулся, едва глаза немного приспособились к новым условиям. Комната освещалась уличными огнями, отраженными в узких окнах стоявшего напротив готического собора. Все мужчины, которых Кевин приводил сюда, неизменно восхищались чистыми, лаконичными линиями строгой мебели, выходившим на соборную площадь полукруглым окном, ароматами египетских тканей и нержавеющей стали. Хозяин не сомневался в произведенном впечатлении: местечко было престижным, модным и успешно поддерживало тот образ, какому он старался соответствовать, – образ человека с деньгами и властью. Эта квартира была убежищем, домом вдали от дома, местом, где можно оставаться самим собой и делать то, что позволяло сохранить рассудок. Жена давно привыкла проводить выходные без него. Марта любила красивую жизнь, и Кевин знал, что до тех пор, пока деньги исправно поступают на счет, задавать вопросы, а тем более выслеживать мужа она не станет. Здесь, на соборной площади, никто не помешает ему стать самим собой.

      – Заплачу прямо сейчас. – Кевин бросил на стол пачку пятидесятифунтовых банкнот.

      Мартин нервно взглянул на деньги, а потом схватил и поспешно засунул их в задний карман.

      – Славное местечко. Действительно славное, – одобрительно проговорил Мартин с грубым деревенским акцентом и внимательно посмотрел на семейный портрет на стене.

      Жизнерадостное лицо мужчины мало напоминало лицо стоявшего рядом человека: тот, на картине, был значительно моложе и стройнее. Он обнимал за плечи двух подростков: высокого худощавого мальчика со смущенной улыбкой и девочку чуть помоложе, в белоснежном платье. Картину Кевин держал здесь для того, чтобы во время визитов жены квартира выглядела просто вторым домом: так обоим было легче притвориться, будто ничего предосудительного не происходит.

      Тяжелой ладонью Кевин наотмашь ударил Мартина по лицу. Тот вздрогнул и поднял руку для ответного удара. Кевин перехватил запястье и посмотрел ему в лицо. В те короткие мгновенья, пока парни вот так реагировали, он всякий раз спрашивал себя: искреннее ли удивление или малыш просто играет? Впрочем, какая разница? Скорее всего те, кто соглашался прийти сюда, смутно догадывались, за что им платят. Вряд ли были настолько наивны, что ничего не подозревали. Он любил этот взгляд, шок, удивление, негодование. В глазах Мартина блеснули слезы.

      – Могу забрать деньги и отпустить, – прошептал Кевин. – Или оставь деньги у себя и исполняй приказы.

      Одно дело отказаться от крупной суммы, совсем другое – отдать крупную сумму, которую только что держал в руках. Для Кевина этот момент служил мощным стимулом возбуждения – момент приятия, когда молодые сильные мужчины, уже зная, что произойдет дальше, все-таки соглашались на немыслимые унижения. Он жил ради этого мига абсолютной продажности.

      – Что я должен делать? – Мартин подавил слезы и опустил руку.

      – Разденься. – Отступив, Кевин наблюдал, как тот с отвращением снял одежду и остался в трусах, наверное, лучших из тех,