Честь вайнаха. Александр Владимирович Чиненков

к высоченной горе, за которой пропасть. Федералам остаётся только обрушить на дом всю имеющуюся у них в наличии огневую мощь и похоронить всех нас под обломками. Надо подумать над тем, что делать и как быть… Хорошо, что Лизу отправил пасти овец. Надо бы с внуком поговорить и… уговорить его бежать отсюда, пока не поздно…»

* * *

      – Ну, вот и всё, – закончив операцию, сказал капитан Болотников. – Я сделал всё, что мог.

      – Почему ты так говоришь? – насторожился Габис. – Ты не уверен, что он выживет?

      – Ни один хирург никогда до конца не уверен в благополучном исходе, – ответил Болотников. – Раненый потерял слишком много крови, и я удивляюсь, почему он вообще всё ещё жив. Трудно судить, как поведёт себя его ослабленный организм, сможет ли он преодолеть тот послеоперационный кризис, который раненому ещё предстоит пережить.

      – Ты извлёк из него все пули? – сузил глаза Габис. – Или кое-что оставил?

      – Я извлёк из него всё, что нашёл, – ответил капитан. – Три пули, две из которых я обнаружил в груди, и одну в плече. Его надо немедленно перевезти в ближайшую больницу, или до утра он может и не дожить.

      – Умрёт он, подохнешь и ты, – пообещал с мрачным видом Габис и склонился над арабом: – Ты слышишь меня, Вахид?

      Осталось неизвестным, услышал ли его раненый. Он лишь издал какой-то неясный звук, тяжело дыша и сверля неподвижным взглядом потолок над собой.

      – Рекомендую сделать ему несколько кубиков обезболивающего, – сказал Болотников. – Сейчас он испытывает мучительную боль, так как пережил очень серьёзную операцию.

      – Вот препараты, ты и делай, – хмуря лоб, буркнул Габис. – Сейчас ты здесь главный врач…

      По истечении четверти часа после инъекции раненый успокоился, и его дыхание стало ровным.

      – Где мы? – прошептал он, посмотрев на пристально наблюдавшего за ним Габиса осмысленным взглядом.

      – В надёжном месте, – живо ответил боевик.

      – Мы отступили?

      – Пришлось…

      – Насколько тяжело я ранен?

      – Трудно судить, – пожимая плечами, сказал Габис. – Хирург сделал тебе сложную операцию, извлёк из тела все пули, и… Ты будешь жить, господин Вахид.

      – Нет, я жить не буду, – произнёс вдруг араб в полузабытьи. – Жаль, что умираю я далеко от родины…

      Страшная гримаса исказила его лицо. Он застонал, дёрнулся и зашептал:

      – Тяжело… Очень тяжело умирать здесь, в стране, где нас ненавидят… Что я скажу Всевышнему, если предстану перед ним?

      Затем он долго молчал и лежал спокойно. Видимо, боль ушла и больше не мучила его. Болотников приложил ладонь к его лбу, затем нащупал пульс, посчитал удары и отошёл.

      – Ну? – посмотрел на него вопросительно Габис.

      – Меня беспокоит сильное кровоизлияние в полость грудной клетки, – ответил задумчиво капитан. – Может случиться гангрена… Температура выше сорока и не падает. Только переливание крови могло бы его спасти.

      – Если он умрёт,