Поселок на реке Оредеж. Анаит Григорян

из полос красной глины и песка, был весь изрыт ласточками: то из одного, то из другого отверстия то и дело высовывались черные птичьи головки, что-то пищали и тотчас юркали обратно.

      – Чё, сидишь тут?

      Она обернулась: Ленка продиралась откуда-то сбоку, из приречных зарослей. Волосы ее были растрепаны и торчали прядями в разные стороны, в них застряли сухие травинки и листики.

      – Чё, сидишь? – повторила Ленка и шмыгнула носом.

      – Сижу.

      – А я думаю: ты – не ты?

      – Кому еще?

      Прошлым летом они видели здесь русалку: голая девка, по пояс в воде, локтями оперлась на мостки и делает бусы из кувшинок, совсем как обыкновенные девчонки (сколько раз Комарова сама делала такие же Ленке), – надрывает ногтем круглый стебель, надламывает его так, чтобы осталась только перемычка тонкой плотной кожицы, чуть оттягивает кусочек стебля вниз – кожица легко отстает от него, – потом снова надламывает стебель и снова тянет, уже с противоположной стороны, так что выходят две аккуратные нити зеленых бусин. Сделала, накинула на шею, погляделась в воду, засмеялась и ушла в глубину.

      – Я тебе тут вот…

      Ленка пошарила в кармане, вытащила самокрутку и спичечный коробок, протянула Комаровой. Та стащила с плеч платок, скомкала в кулаке, ткнула Ленке в физиономию:

      – Это что такое?!

      – Ой, это же платок мой. Где нашла?

      Комарова выхватила у Ленки самокрутку, зачиркала спичкой. Кувшинки давно отцвели и погрузили в воду кубышки с семенами – на поверхности покачивались только круглые листья.

      – Ну Кать, ты чё?

      – Я тебе сейчас за твое «чё» по лбу дам.

      – Да ну чё?

      Комарова размахнулась и влепила Ленке затрещину. Ленка отшатнулась, сжалась, закрылась руками.

      – Ну?! Знаешь, что нам теперь за это будет?

      – Да чего… – Ленка шмыгнула носом, убрала от лица руки. – Чего они нам сделают… – Она осторожно подняла упавший платок, накинула на плечи и завязала узелком на груди.

      Комарова вздохнула и отвернулась. Река, ко всему равнодушная, плескала и булькала что-то свое, пенилась, кружила какие-то палочки, щепочки, листочки, несла их в Лугу, а из Луги – в залив. И Комарову она тогда подхватила так же легко и так бы и несла, кружа и играя, если бы платье не намокло и не потянуло ко дну. Комарова бросила в воду недокуренную самокрутку, вода завертела ее и понесла прочь.

      – Ленка…

      – Чё… чего такое?

      – Ты правда хочешь в город уехать?

      – А то…

      – Кому ты там нужна, в этом городе?

      – Выйду за городского и уеду.

      Комарова помолчала, потом сняла туфли и носки, уселась на край мостка и опустила ноги в воду – они тут же онемели по самые колени. Комарова попробовала пошевелить пальцами и не поняла, получилось у нее или нет.

      – За городского ты выйдешь… у тебя и трусов-то приличных нет.

      – Будут. – Ленка шмыгнула носом. – Ты не простудись, чё ты села-то…

      Комарова подтянулась на руках, вытащила ноги из воды – зябкий вечерний