Прежде всего любовь. Эмили Гиффин

мучительна эта рутина.

      – И все?

      – Ну… отвела Харпер в «Баклс».

      – Она выбрала туфельки?

      – Нет. Она устроила истерику из-за фиолетовых сандалий с блестками, и нам пришлось уйти.

      Я смеюсь, и она добавляет ненужный комментарий:

      – Мама говорит, что нет в жизни справедливости. Я, в отличие от тебя, никогда таких истерик не закатывала.

      Устав от пикировки хорошей девочки с плохой, я вздыхаю, но все же откликаюсь:

      – Это значит, что у меня ребенок будет идеальный?

      Она не отвечает и даже не спрашивает, как дела у меня, хотя это просто-напросто невежливо. Вместо этого она сообщает, что встретила в магазине свою старую подругу Шону. Та покупала своему сыну первую пару обуви. Маленькие голубые кедики.

      – И как она выглядит?

      – Очень хорошо.

      – Похудела после родов?

      – Да. Стала стройнее, чем когда-либо.

      – Слишком худая?

      – Нет, не слишком.

      – Она выглядит счастливой?

      – Насколько это вообще возможно с младенцем, – отвечает Мередит.

      – Обо мне она не спрашивала? – не надо было этого делать. Мередит вечно винит меня в том, что я думаю только о себе.

      – Нет… Но она сказала, что вы уже несколько месяцев не разговаривали, – я слышу в ее голосе удовлетворение и снова злюсь и завидую, как всегда при упоминании Шоны, нашей единственной общей подруги.

      – Ну, не месяцы. Но довольно долго.

      – Она звала выпить…

      – Втроем?

      – Она говорила обо мне и Нолане. Вроде как двойное свидание. Но я уверена, что с тобой она тоже будет рада повидаться.

      – Хорошо, – конечно, это мне за то, что я хотела поговорить с сестрой откровенно, – ладно, Мер. Давай, если тебе надо бежать…

      – Если ты хочешь повесить трубку, так и скажи. Я тут при чем? – теперь она становится слишком откровенной.

      – Ну ладно, – я стараюсь говорить весело, – мне пора.

      Я вешаю трубку и злюсь на Мередит. И на Шону, которая дала Мередит такое оружие, пусть и случайно. Она одна знает всю нашу историю. Мы дружим с 1989 года, тогда Эберсолы переехали на соседнюю улицу. Шона была посередине между нами по возрасту, но оказалась очень умной и перескочила через класс. Ее мать работала на высокой должности в «Кока-коле» и перевезла свою семью из Шанхая. Она записала Шону в международную школу Атланты, чтобы та смогла и дальше говорить на мандаринском.

      Это была только одна из черт, которые зачаровывали нас с Мередит. Еще у Шоны был огромный запас историй, и она много путешествовала (в отличие от большинства семей Бакхеда, которые если куда и выбирались, то на озеро Бертон, остров Си и Киаву). Мы втроем ездили в велосипедные походы, строили крепости вдоль ручья за домом Шоны и играли в «Захват флага» вместе с другими детьми. Однажды мы посадили огородик, а потом торговали базиликом и помидорами со старой тележки Дэниела. Я помню, что Шона выдвигала большинство идей, больше всех говорила и вообще развлекала нас с Мередит. Мы были ее публикой, она объединяла нас, склеивала вместе, и оглядываясь назад, я понимаю,