Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского. Дмитрий Миропольский

проверял, все ли на месте. Бас его зазвучал с особенной мягкостью. Нерифмованные строки требовали новой, особенной декламации – Василий Андреевич владел ею совершенно и слегка кивал в такт стихам. Он читал певуче, по-нижегородски окая: это придавало античному гекзаметру сходство с древнерусскою былиной.

      Жил-был царь Берендей, до колен борода. Уж три года

      Был он женат и жил в согласье с женою; но всё им

      Бог детей не давал, и было царю то прискорбно.

      Ну́жда случилась царю осмотреть своё государство;

      Он простился с царицей и восемь месяцев ровно

      Пробыл в отлучке. Девятый был месяц в исходе, когда он,

      К царской столице своей подъезжая, на поле чистом

      В знойный день отдохнуть рассудил; разбили палатку…

      Сказка про царя Берендея напомнила Дубровскому деревенское детство. Вечерами любил он забраться к матушке в постель, та ласково гнала его прочь, Володя не уходил, матушка сдавалась и позволяла заснуть рядом с собой под баюкающий голос Егоровны: кормилица знала уйму сказок вроде той, что читал сейчас Жуковский.

      …Силится он оторваться, трясёт, вертит головою —

      Держат его, да и только. «Кто там? пустите!» – кричит он.

      Нет ответа; лишь страшная смотрит со дна образина:

      Два огромные глаза горят, как два изумруда;

      Рот разинутый чудным смехом смеётся; два ряда

      Крупных жемчужин светятся в нём, и язык, меж зубами

      Выставясь, дразнит царя; а в бороду впутались крепко Вместо пальцев клешни…

      Гоголь, сам не свой до страшных историй про всякую нечисть, слушал, затаив дыхание. Спина его была выпрямлена, глаза широко раскрыты, на щеках полыхал румянец, – и если поручик вспоминал сейчас покойную матушку, то начинающий писатель, казалось, наоборот, забыл про всё на свете.

      Граф Толстой будто взвешивал каждое слово и вслед за киванием Жуковского отбивал ритм, чуть заметно постукивая кончиками пальцев по колену. На пухлых губах Нащокина порою играла лёгкая усмешка; о чём он думал, понять было невозможно. Наталья Николаевна сидела у окна с пяльцами, увлекшись вышиванием.

      На вкус Дубровского приключения Берендея больше походили на Гомеровы сказания, чем на привычные русские, однако же закончил автор вполне традиционно:

      …Видом не видано, слыхом не слыхано. Долго не стали

      Думать, честным пирком да за свадебку; съехались гости,

      Свадьбу сыграли; я там был, там мёд я и пиво

      Пил; по усам текло, да в рот не попало. И всё тут.

      Былинный финал слушатели встретили аплодисментами. Гоголь взволнованно вскочил и долго пожимал руку Василию Андреевичу.

      – Говорю вам, истинную литературу надо непременно читать вслух! – с горячностью говорил он, порою оборачиваясь к остальным в поисках поддержки. – Язык наш как бы создан для искусного чтения, заключая в себе все оттенки звуков и самые смелые переходы от возвышенного до простого