Слава Перуну!. Лев Прозоров

хочет видеть пана воеводу. Идемте. О людях пана позаботятся.

      Она взяла у одного из слуг светильник – его свет скользнул по золотой запоне, скреплявшей на груди Ядвиги огромный плат, и двинулась к дверям высокого дома.

      Властислав успокаивающе провел ладонью по шее Огника, шепнул ему «Будь смирный!» – и поспешил вдогонку за Скальской. Здешним слугам он доверял.

      Панну Ядвигу он нагнал уже у самых дверей. За ними была лестница, поднимавшаяся в верхнее жилье. Ядвига шла чуть впереди, придерживая свободной рукой подол длинного платья.

      – Что с ним? – выдохнул пан Властислав. Ядвига не стала переспрашивать – с кем?

      – Он тяжело ранен. Ему отсекли руку и потоптали конями.

      Широкие плечи пана Властислава передернуло под косматой гуней. Таким голосом она могла сказать: «Он уехал на охоту, вернется к ужину».

      Не дело молодым девушкам таким голосом говорить о битвах и увечьях, тем паче, что это увечья отца. И еще…

      – А старший брат панны, Прибывой…

      – Он убит, – с тем же неживым спокойствием уронила Ядвига.

      Пан Властислав снова замолк, а потом глухо спросил – и в голосе была смерть:

      – Кто?

      Голос застрял в пересохшей глотке, как непослушный клинок в тесных ножнах.

      И Ядвига Скальская ответила:

      – Люди круля.

      – Что?! – одним шагом пан Властислав обогнал Ядвигу и заступил ей путь, только гуня взлетела беркучьим крылом.

      – Панна Ядвига! Если бы кто другой…

      – Пан воевода не верит мне? – тихо спросила она, глядя в яростные глаза воеводы.

      И воевода отвел взгляд, отступил, освобождая дорогу. Глухо произнес, комкая ворот свиты:

      – Расскажите…

      – Хорошо, – тем же голосом проговорила Ядвига. – Отец тоже просил рассказать вам все, как было…

      Все случилось в Святую ночь, ночь на Купалу. Кметы из окрестных сел собрались на праздник в урочище Немежа. Люд столпился у загодя возведенного кметами кресива, похожего на деревянные ворота с втиснутым меж порогом и притолокой третьим, обточенным сверху и снизу, опоясанным веревкой столбом. В том кресиве, по обычаю, вытирали огонь скальский хозяин со своим старшим сыном. Все были здесь – мужчины, женщины, дети. Даже дряхлые старцы выбрались из халуп – погреть кости у святого костра, вспомнить молодость. Все были в новом, чистом, нарядном, на русых волосах зеленели венки. Прямо на траве разостлали белые скатерти, а на них расставили деревянную да глиняную посуду с питьем и снедью.

      Только оружия не было здесь: свята Купальская ночь, ночь мира и любви. Сам Световит в эту ночь оставляет тяжелый меч и смертоносный лук. В венке из невянущих цветов, на белом скакуне спускается он на землю, и оттого светла эта ночь.

      И уже завертелось бревно, перехлестнутое веревкой, что сжимали в руках Скальские. Тихо было – рождался Святой Огонь, земной брат Световита. Никто не оглянулся на конский топот, надвигавшийся со стороны дороги, все взгляды были прикованы