Обет мести. Ратник Михаила Святого. Алексей Соловьев

мне живой нужен!

      На поминальной тризне сидела вся деревня. Иван оказался рядом с Протасием. Тот почернел от свалившегося на семью несчастья. Любаня была его первенцем, и любил он её более остальных трёх девок и сына-малыша. Иван поведал соседу о разговоре с отцом.

      – Дядя Протасий! Как считаешь, верно батя судит? Неужто сам князь не найдёт на татар укорота?

      – Нашёл бы – давно б дань поганым с Руси не платил! Нет, князь мне теперь не подмога! Сам буду дочь искать. Баешь, четверо их было?

      Кровь ударила в слегка захмелевшую от ковша медовухи голову Ивана. Он жарко выдохнул:

      – Трое смотрели, один бил и дочь вашу воровал. Вот те крест!! А как вы хотите искать её, дядя Протасий?

      Мужик машинально захватил бороду в кулак.

      – Не знаю! Но не отступлюсь! Клянусь Богородицей, не отступлюсь!!

      Глаза Ивана загорелись.

      – Ой, дядечко! А можно и мне с вами? Только отцу не говорите, а то осерчает.

      – Тут не отца, тут здесь слушать надо! – стукнул кулаком по левой стороне груди Протасий. – Потому я тебе не советчик. Поступай, как совесть велит. А от такого помощника, коли порешишь со мной идти, грех отказываться.

      Видимо, Фёдор почуял неладное. Или даже отдельные фразы долетели до его уха. Он перехватил взгляд сына и тяжко постучал кулаком по столешнице. Глаза говорили лучше любых слов.

      На следующее утро Иван узнал от соседей, что Протасий уплыл в Тверь. Уплыл… и пропал. Лишь через две недели узнали крестьяне о его судьбе. Весть привез немолодой ратник из дружины боярина Кобылы.

      Он нашёл Ивана и, оставшись наедине, протянул ему маленький свёрточек:

      – Держи! Друзяк мой, Прохор, просил тебе лично передать.

      – Протасий?! Где он?

      – Теперь уж, поди, с Господом беседует. Осьмой день как скончался.

      – Как… скончался?

      – Да так! У меня на руках. Утром вышел из города, а к обеду на татарском коне кой-как доскакал. И три стрелы в спине привёз. Чёрные стрелы, длинные. Наши таких не делают. Вскоре следом десяток этих нехристей примчались, да уж не успели живым его захватить, чтоб ещё поизмываться.

      Иван развернул тряпицу. В руке блеснул уже знакомый маленький серебряный крестик. Горло вновь перехватило.

      – Ничего на словах не поведал?

      Дружинник строго глянул на молодого парня.

      – Он хрипел уже, когда с коня свалился. Просил передать крест соседу Ивану. Просил сказать, что дочь его жива. И что он чего-то сделать не успел. Это всё. Мы ведь в детстве друзяки с ним были, оба родом из-под Кашина. Только меня боярин на службу призвал, а Прохор, оженившись, сюда подался. Вот ведь как дружба наша закончилась, Иваша! Детей хоть много у него осталось?

      – Трое. Или четверо, если Любаня на самом деле ещё…

      Он не договорил, но дружинник всё понял. Насупился.

      – Погоди. Дай срок! Всё им зачтётся. Ты это… скажи всё женке его сам! Найдут меня, покажу, где могилка его. Грикшей меня кличут. В младшей дружине у Кобылы я. Некогда боле, вертаться надо мне. До вечера лишь у десятника отпросился…

      Он