Ступени 3. Ольга Михайловна Денега

empty-line/>

      Вылезли из пелёнок дети мамаши-вишни.

      "Преобладает зелёный", – пишет в блокнот Всевышний.

      Он станет долго говорить

      Развинчен пластик посуставно, и елка отдана тылам. Сфасован новогодний хлам. Где ангел, купленный недавно?

      Начну за шторами искать. Сердито двигать меблировку. Найду – а он нахмурит бровку, рванется глупо удирать.

      Он будет маленький, с ладонь, и трепыхливый, словно сердце; он будет верещать, вертеться, на ощупь нежен, как вигонь.

       Насыпать ломкого безе в детальку куклиных сервизов. И ангел, алчностью пронизан, набьет за щеки весь резерв.

       Потом запросит молока – и непременно чтоб грудного. Я откажу, хоть мне не ново. Задам кудряшкам трепака.

      Он на сухарницу вспорхнет, вздохнет и взглянет серебристо.  Я повелю сказать про пристань, судьбу да жизнь – наперечет.

      Он станет долго говорить – а я кивать по-бабьи стану, и мучать вырез майки драной, и удивляться,  и хамить.

      Он станет долго говорить – а я издергаюсь душою, грядущее тревожно строя –  прошедшее устав таить.

      Он станет долго говорить – а я немного поумнею. Я стану норовом слабее, не разучаясь гнезда вить.

      Он станет долго говорить. А я всплакну – слегка, не стыдно; слеза, спускаясь нитевидно, умерит ангельскую прыть.

      Он пожалеет. Подлетит, нашепчет в ухо утешений, подскажет жернова решений, укажет пальцем на зенит.

      А я решу: пожалуй,  хватит. И форточку раскрою вдрызг. Впущу капельных первых брызг. И ангел поплохеет статью.

      Он предвесенья заглотнет. Сомлеет, словно с хлороформа. Заснет униженно, покорно, привыкший к снам длиною в год.

      Я вытру стол, побью посуду. Сгружу безвольного паскуду в коробку – крыльев не измять. Он будет в неге пожимать облатки слабою рукою. Его неласково прикрою. Замечу: вечер стар и квел.

      Через секунду позабуду о том, что ангел мне наплел.

      Исчёркал ярким огражденья

      …А в городе апрель – для треволнений

      Трещит грачом действительности скальд.

      Пломбиры лижет, развалясь от лени,

      По урнам и киоскам, свет весенний.

      …Апрель исчёркал ярким огражденья,

      Заляпал краской суетный асфальт.

      Деревья неодеты: сочлененья

      Ветвей плетут тенеты для красы;

      Горластый грач невзрачен опереньем,

      Пломбир плывет от солнечных явлений.

      …Апрель исчёркал ярким огражденья -

      Химозные миазмы бьют в носы.

      Тревожат прель зародыши растений,

      А сырость льнет к периметрам дворов;

      Мужчины льнут к шальным обманам зрений -

      К коленям женщин льнут слова и тени.

      …Апрель исчёркал ярким огражденья.

      Истратил краски

      целое ведро.

      Истратил – пусть. И, словно мир, старо,

      Порожнее жестяное ведро.

      Что тебе нужно

      Зеркала пристрастны:

      Фас, анфас и профиль:

      Губки ненапрасны,

      Глазки – флирта профи.

      Клавиши-ключицы,

      Пальцы в кольцах цепких,

      Томность райской птицы,

      Хрупкость острой щепки.

      Кудри – праной пены.

      Ножки солидарны

      С юбкой по колено.

      Вид вполне товарный.

      И она не тужит,

      В кудрях рея гребнем:

      – Что же тебе нужно,

      Что тебе потребно?!

      И она не плачет -

      Лишь глаза потухли;

      В лень зеркал хреначит -

      Золушкиной туфлей.

      Дождь

      Прохладно и дождь. Но птицы летне звенят:

      О том, что уютны гнёзда и дни желтороты,

      Как голых тощих детей голодный отряд,

      Из пестрых скорлупок вылезших в сад и свободу.

      Наш домик – корабль, делянка – сырая верфь,

      Наш сад, как прибоем, стремительным ливнем вспенен;

      А всходы ждут культурными нитками вверх

      Прополок – их полог сорен и неравноценен.

      Наш домик – корабль. Снаружи – утлой ладьёй,

      Внутри – уютным гнездом, человечески свитым:

      На стенах – тени, сундук с добром под скамьёй,

      На полках – книжных слов весёлая волокита.

      Полешки в печи устали треском стращать

      И