Свободное падение. Шпиль. Пирамида (сборник). Уильям Голдинг

дать все ответы. Он смотрел мне в глаза, приглашая подняться над вульгарной перепалкой, перейти в более возвышенную плоскость, где культурные люди способны договариваться. Я немедленно ужаснулся, что проявлю нецивилизованность и еще множество менее определимых свойств.

      Сигарета вдруг заплясала у меня в пальцах.

      – Никак обожглись, мистер Маунтджой? Нет? Замечательно.

      Он протягивал фарфоровую пепельницу с видом на Рейн. Я осторожно принял ее и поставил рядом с собой на столешницу.

      – Вы даром теряете время. Я не знаю, как им удалось бежать или хотя бы куда.

      Секунду он молча меня разглядывал. Рассудительно кивнул.

      – Очень может быть.

      Со скрежетом подвинув стул назад, я оперся о края сиденья обеими руками, готовясь встать. Сам тому не веря, я начинал заигрывать с идеей, что допрос окончен.

      – Что ж, в таком случае…

      Я уже приподнимался, но тяжелая рука опустилась мне на левое плечо и придавила. Я узнал цвет ткани обшлага, но физическое прикосновение того существа, которого следовало бояться, меня, наоборот, разозлило, и я даже почувствовал, как шея набухла кровью. Впрочем, доктор Гальде хмурился куда-то мне за плечо и обеими руками делал утихомиривающие жесты, повернув ладони вниз. Тяжесть оставила мою ключицу. Доктор Гальде извлек белое облако батиста и педантично высморкался. Стало быть, он и впрямь мучился насморком, в его носу действительно щипало, и его английский был на самом деле безупречен.

      Сложив и убрав платок, он улыбнулся.

      – Очень может быть. Но мы обязаны удостовериться.

      Мои руки были слишком крупными и неуклюжими. Я распихал их по карманам кителя, однако впечатление вышло неестественное. Тогда я их вынул и просунул в карманы брюк. Фразы я произносил чисто механически, заученно и, проговаривая слова, сам понимал, что в них нет ничего, кроме нервного рефлекса.

      – Я офицер и военнопленный. Я требую, чтобы со мной обращались в соответствии с Женевской конвенцией.

      Доктор Гальде издал звук – то ли полусмешок, то ли вздох. Его улыбка была грустной и укоризненной, словно перед ним сидел ребенок, допустивший ошибку в классном задании.

      – Ну конечно. Разумеется.

      К нему обратился заместитель коменданта; состоялся неожиданно быстрый обмен репликами. Заместитель смотрел то на меня, то на доктора и о чем-то яростно спорил. Однако верх одержал Гальде. Заместитель щелкнул каблуками, выпалил какую-то фразу и, забрав солдат, покинул кабинет. Я остался с Гальде и гестаповцами.

      Доктор обернулся ко мне:

      – Нам все про вас известно.

      Я моментально ответил:

      – Это ложь.

      Он искренне и с сожалением рассмеялся.

      – Как я вижу, наша беседа так и будет прыгать с одного уровня на другой. Конечно, знать все о вас мы не можем, как и о любом другом человеке. Мы и о себе-то не все знаем. Вы к этому клоните?

      Я отмолчался.

      – Но видите ли, мистер Маунтджой, я имел в виду нечто на гораздо низшем уровне,