В лодке. Сергей Фролов

,

      Река и алмазные бусы, летящие за веслом.

      Наташка из Ленинграда, ну, что тебе ещё надо?

      Пусть лодка не бригантина, а речка не океан —

      В затоне нарвём мы лилий на стеблях холодных длинных

      И ты мне букет протянешь и скажешь: мой капитан!

      Наташка из Ленинграда, ну, что тебе ещё надо?

      Когда ты меня отпустишь из этих далёких лет?

      Мы оба живём «как люди», и я не стал капитаном,

      И некому подарить мне холодных лилий букет…

Непогода.

      Можно только мечтать,

      Чтоб с тобой погулять —

      Дождь идёт проливной.

      Ты ругаешь, смеясь,

      Деревенскую грязь:

      Ну, какое кино?

      Да, в деревне у нас

      Что вчера, что сейчас —

      В общем, не Ленинград…

      Два иль три фонаря

      Надрываются зря,

      Еле-еле горят.

      Ну, да ладно – пойдём.

      Как-нибудь добредём,

      Ведь тебя не унять.

      А кино – про любовь

      Будто нашу с тобой:

      Ничего не понять.

      Мы сходили в кино.

      Это было давно…

      И не вспомнил бы, но

      Дождь идёт проливной.

      Ветер в листьях шумит

      И заслонкой гремит

      Жестяною печной.

Недотрога.

      Не коснуться и взглядом

      Тебя, а не только рукой…

      Не бываешь ты рядом,

      А где-то за синей рекой.

      В тридевятое царство

      Твоё не попасть никогда.

      Ты не знаешь коварства,

      И всё ж далека, как звезда.

      Ты – печаль опустевших,

      Заросших полынью дорог,

      Журавлей улетевших —

      Моих ненаписанных строк.

      Ты – уснувший ребёнок,

      И мне ли тревожить твой сон?

      Голос сказки незвонок,

      И хмель оплетает балкон.

Ненужная встреча.

      С ума сходили соловьи,

      И было муторно и лунно,

      И было скучно и заумно,

      И вовсе не было любви.

      Но в этом всё же что-то есть…

      Странней, чем тайны мирозданья,

      Такие грустные свиданья —

      Непозабывшегося месть.

      Ведь, как душа ни холодна,

      Но то, что ранило так больно,

      Запоминает, и невольно

      Желает повторить она.

Когда, листая месяцы и дни…

      Когда, листая месяцы и дни,

      Нигде не обнаружите любимой —

      Сожмётся, как котёнок нелюдимый,

      Душа, и бог тогда её храни.

      Когда глухая, тусклая печаль

      Вам сердце паутиною затянет

      И ваше чувство медленно увянет,

      И вы, смирившись, скажете «прощай»

      Уже давно не слышащей любимой —

      Не вызывайте прежний образ боле:

      Он полон робкой радости и боли,

      Как маленький котёнок нелюдимый.

Синица.

      Улетела к югу лебедей станица,

      Журавлиным кликом отзвучала даль,

      Но со мной осталась зимовать синица,

      Разгонять тоску мою, скуку и печаль.

      Я на подоконник насыпаю крошки,

      Чтобы ей теплее было в холода,

      И она стучится клювом мне в окошко:

      Веселее, друг мой, горе – не беда.

      Все пути-дороги снег засыпал белый,

      Ни следа, ни звука – всюду гладь и тишь,

      А я всё надеюсь глупо и несмело:

      Может быть, ко мне ты тоже постучишь.

      И когда ночами мается-не спится,

      И хрупка надежда, и пуста земля,

      Так мне трудно верить – уж прости, синица —

      В то, что ты и вправду лучше журавля.

Без названия.

      На улице в двенадцать гаснет свет.

      Мрак холоден, тревожен, недвижим…

      Увидев у окна мой силуэт,

      Ты спрашиваешь: где же твой режим?

      Ты спрашиваешь это просто так,

      И с той же интонацией, шутя,

      Я обернусь, отвечу: а, пустяк, —

      И отвернусь;