Пролетариат. Влад Ридош

хуйню причём. В производстве не понимает нихуя! Только одно знает: «Надо работать». Как будто мы хуи ходим пинаем. Вам же, говорит, турбину даже покрасили, почему вы не работаете? Ну дурак или нет, а? Эта турбина, блядь, с пуска цеха, больше тридцати лет! Покрасили они её, блядь!

      – А хули! Эстетика производства, – подняв вверх указательный палец, произнёс Малыш.

      – Пошла она на хуй, эта эстетика, – сказал Узбек и взял бутылку.

      Налив по стакану, он посмотрел сквозь бутылку на свет:

      – Осталось ещё на раз. Надо идти.

      Малыш взял свой стакан:

      – А хули! Нихуя! Пойдём!

      Узбек взял свой. Выпили. Погода была тёплая, потому одеваться долго не пришлось. Напоследок допили то, что осталось в бутылке, и, обувшись, пошли в ближайший магазин. Находился он совсем рядом. Зайдя, сразу отправились в ликёро-водочный отдел. Выбирали недолго. Посоветовавшись, взяли сразу литр. На закуску брать ничего не стали. Оплатили покупку на кассе и, стараясь не попадаться на глаза вахтёрше, вернулись к Узбеку. Разулись, прошли к столу. Сели. Узбек не очень ловкими движениями распечатал бутылку и плеснул из подрагивающего горлышка в два стакана.

      Взяли. Звонко чокнулись. Поднесли. Выпили.

      – Слушай, – вдруг сказал Узбек, – кажется, мы кое-что забыли.

      – Что?

      – Баб надо! Надо было бутылку вина прихватить и девчонок позвать. У меня тут есть. Они и пойдут.

      – Нахуя?

      – Вот именно на него, – засмеявшись, сказал Узбек, – вином напоить и засадить. Не разговоры же с ними разговаривать.

      Узбек опять засмеялся.

      – Да баба-то нахуя? Ну хочешь, мне засади, – сказал, улыбаясь, Малыш.

      Узбек недоумевающе посмотрел на Малыша:

      – Ты чё, ебанулся?

      – А чё такого-то? Мы вон с Андрюхой как-то бухали-бухали, а потом я ему говорю: «Слушай, а хочешь меня выебать? Ну это не как пидоры, не подумай, а просто из любопытства». А он такой: «Да похуй, давай!» Ну портки сняли, да он мне засадил. Больновато, но хуйня. По пьяному-то делу. «Давай, – говорю, – теперь я тебе». «Да вообще похуй! Давай!» Ну и я ему засадил. Туговато, но тоже хуйня. Ну и всё, дальше бухать.

      Узбек посмотрел на Малыша и как будто даже немного протрезвел:

      – Ты угораешь, ебать, что ли?

      Но, видя по лицу Малыша, что тот, похоже, говорит вполне серьёзно, добавил:

      – Слышь, нахуй! Я щас сделаю вид, что нихуя не слышал, а ты вали отсюда на хуй, понял?

      – Да ты чё, Узбек! – растерянно произнёс Малыш. – Да нормально всё. Ты не подумай! Я ж не пидор. Ну не хочешь, как хочешь. Пузырь-то добить надо.

      Малыш потянулся к бутылке, чтобы разлить ещё по одной. Но Узбек стал ещё более серьёзным:

      – Я говорю, пошёл на хуй отсюда!

      Узбек встал. Рука Малыша замерла в сантиметре от бутылки. Он сидел с вытянутой рукой и снизу вверх смотрел на Узбека. Узбек тоже как будто застыл, глядя на Малыша. Нельзя сказать, чтобы во взгляде Узбека были злость или раздражение, но было в них что-то, что заставило Малыша подняться.

      – Н-ну л-ладно, – чуть запинаясь, сказал он, – пойду тогда.

      Узбек