Алмазный век. Нил Стивенсон

на пол-острова.

      – Как вы предполагаете, скольким из этих детей предстоит занятная жизнь?

      – Ну, по меньшей мере двоим, сэр, принцессе Шарлотте и вашей внучке.

      – Вы бойки на язык, мистер Хакворт, и подозреваю, склонялись бы к лукавству, если бы не ваши твердые нравственные принципы, – сказал Финкель-Макгроу немного спесиво. – Скажите, ваши родители были подданные или вы присягнули сами?

      – Мне только-только исполнился двадцать один, когда ее величество – тогда еще ее королевское высочество – совершала поездку по Северной Америке перед поступлением в Стэнфорд. Я принял присягу в колледже Святой Троицы в Бостоне.

      – Почему? Вы умны и, в отличие от большинства инженеров, не чужды культуре. Вы могли бы войти в Первую Распределенную Республику или в любое из синтетических землячеств на Западном побережье. Вас ожидали бы достойные перспективы и не сковывала, – тут Финкель-Макгроу ткнул тростью в сторону двух воздушных судов, – наша поведенческая дисциплина. Почему вы ограничили себя, мистер Хакворт?

      – Не касаясь побуждений сугубо личного плана, – осторожно начал Хакворт, – скажу, что в детстве видел два вида дисциплины – чрезмерную и никакой. Последняя ведет к распущенности. Я употребляю это слово без всякого ханжества, просто в качестве определения того, что мне известно по опыту, так как сделало мое детство отнюдь не идиллическим.

      Финкель-Макгроу, вероятно, осознал, что переступил границы дозволенного. Он кивнул.

      – Это, разумеется, распространенный довод.

      – Разумеется, сэр. Я никоим образом не хотел сказать, будто единственный в молодые годы пострадал от того, во что превратилась наша культура.

      – Я ничего подобного и не усмотрел. Многие люди, разделявшие ваши взгляды, вошли в сообщества с куда более строгими порядками. С их точки зрения, распущенные – мы.

      – Мне пришлось испытать на себе другую крайность – неоправданно строгую дисциплину, вводимую теми же, кто первоначально допустил излишние послабления. Вместе с занятиями историей это привело меня, как и многих других, к убеждению, что в прошлом столетии было мало достойного подражания и модели стабильного общественного устройства следует искать в девятнадцатом веке.

      – Молодцом, Хакворт! Но вы не можете не знать, что модель общественного устройства, о которой вы говорите, ненадолго пережила первую Викторию.

      – Мы во многом переросли невежество той эпохи и разрешили значительную часть свойственных ей внутренних противоречий.

      – Вот как? Приятно слышать. И так ли мы их разрешили, чтобы устроить всем этим детям занятную жизнь?

      – Признаюсь, сэр, что не понимаю вашу мысль.

      – Вы сами сказали, что индпошивовские инженеры – самые способные – вели занятную жизнь, а не двигались напрямик. Это подразумевает корреляцию?

      – Очевидно.

      – А значит, чтобы следующее поколение достигло своего полного потенциала, мы должны сделать их жизнь занятной. Ответьте мне, мистер Хакворт: считаете ли вы, что наши школы соответствуют подобному