Две осенние встречи. Андрей Анатольевич Толоков

ат. Я сделала то, что должна была сделать», – подумала Ольга и подняла свой взгляд на пока ещё пустующее кресло судьи.

      – Встать! Суд идет! – громко объявила секретарь заседания.

      В тишине зала зашуршала судейская мантия. Судья холодным взглядом оглядела присутствующих в зале и начала:

      – Провозглашается приговор…

      2.

      Ольга стояла у окна. На улице шёл дождь. Холодные капли стекали по стеклу. Она смахнула слёзы и принялась готовить отцу ужин.

      – Ольга! – послышался из спальни хриплый, но властный голос Александра Павловича.

      – Чего тебе? – громко спросила Ольга.

      – Подойди, – сухо и жёстко сказал отец.

      «Опять командует! – подумала Ольга, – сил уже даже ложку поднять нет, а всё начальник. Деревянный мундир по тебе плачет». Эта ненависть к отцу, казалось, родилась вместе с ней. Так ненавидеть можно только человека, лишившего тебя кого-то из близких.

      Ольга зашла в комнату к отцу. Здесь стоял резкий запах лекарств, перемешанный с запахом старости. Отец полулёжа сидел на кровати и щёлкал программы телевизора.

      – Принеси мне травяного чая. Только, – Александр Павлович сделал небольшую паузу и поднял холодные глаза на Ольгу, – не очень горячий. Затем небрежно махнул рукой, будто выгоняя её, – Иди уже! Шевелись ты быстрее.

      Ольга, молча, вышла на кухню, опустилась на стул, и глухой стон вырвался из её груди.

      – Господи! – она встала на колени перед маленькой иконкой, висевшей в углу кухни – Господи! Прости меня. Я не могу больше его терпеть. Но почему, почему ты всё никак не заберешь его? Он должен попасть в ад. Только там ему место.

      Насылая на отца гневные проклятья, она открыла свою сумочку и достала из глубины маленький пузырёк, завернутый в мятую газету. Это был отвар из вороньего глаза. Она сделала его из тех ягод, которые собрала, когда ездила с сестрой за грибами. Сама того не понимая, она собирала ягодка за ягодкой, тщательно пряча их на дно лукошка. Что с этим делать поняла уже дома. Ольга вспомнила, как бабушка рассказывала, что отваром из этой ягоды её мама свела в могилу ненавистного участкового, который изнасиловал её в молодости и потом всю жизнь издевался. Все в деревне тогда подумали, что помер он от водки – уж больно любил.

      Рецепт отвара бабушка дала внучке ещё несколько лет назад. Тогда Ольга не придала этому значения, но отказываться не стала. Теперь этот день пришёл.

      – За всё, – шептала Ольга, – за мою исковерканную жизнь, за смерть бабушки Софии, за твоё скотское отношение к людям. И пусть я попаду вместе с тобой в ад, но ты будешь гореть, а я буду это видеть.

      Она подогрела травяной чай и влила туда ядовитый отвар.

      – Ну, скоро ты там, ворона? – раздраженно крикнул из комнаты Александр Павлович. – Зачем Вальку отпустила? Она бы всё уже сделала.

      – Иду, – полушёпотом ответила Ольга.

      Руки дрожали. Сделав глубокий выдох, она вошла в комнату отца и поставила чай на столик у кровати.

      – Вот твой чай, – она хотела сказать «папа», но язык не повернулся.

      Ольга медленно вернулась на кухню и подошла к окну. Прижалась лбом к холодному стеклу и пустым взглядом стала рассматривать во дворе островки последнего снега, поедаемого дождем.

      3.

      Александр ввалился в избу, громко топая грязными по щиколотку сапогами.

      – Валька! Валька! – заорал он, опускаясь на табурет. – Ты что, сука, мужа не встречаешь, поганая твоя душа!

      Сию же минуту Валентина выбежала из комнаты:

      – Сашенька, ну что ты опять ругаешься. Оленьку купала, – стаскивая грязные сапоги с мужа, виновата шептала Валентина.

      – Оленьку! Нагулянную твою! – шипел Александр.

      – Да что же ты, Сашенька. Она дочка твоя, родная. Кровинушка твоя.

      Александр схватил своими толстыми сальными пальцами Валентину за растрёпанные волосы и, смотря в упор своим колючим взглядом, пьяным голосом сказал:

      – Моя кровинушка, говоришь? Серафима моя кровинушка. Её прямо с меня художник писал. А откуда эта белокурая в нашей семье, я не знаю, – переходя на крик, он потащил Валентину в комнату, где в маленьком металлическом корыте стояла, дрожа, крошечная девчушка. Мокрые кудряшки подрагивали в унисон тельцу то ли от холода, то ли от страха перед пьяным мужиком.

      – Она не нашего рода – произнёс Александр, ткнув в грудь девочке, – нагуляла сука!

      Валентина упала на колени и громко зарыдала. Вся деревня знала о том, что Александр – гулёна ещё тот. Почти все незамужние, да и некоторые замужние, бабы побывали на его скрипучем топчане в конторе. А уж кто не дружил с ним, так житья тому в деревне не было. Директор заготконторы имел большую власть – любого мог в бараний рог скрутить. Так что все старались не ссориться с Александром.

      Валентина была скромная и безропотная, безумно влюблённая в своего мужа, женщина. Ей голову поднять было некогда, не то что ребёнка на стороне нагулять.