Убийцы цветочной луны. Нефть. Деньги. Кровь. Дэвид Гранн

отвратительными язвами и ужасающими клоаками. Но пока не приехал к этим индейцам, никогда до конца не понимал истории Содома и Гоморры, уничтожение и гибель которых были карой за их грехи и пороки»[174].

      Он умолял Конгресс принять более активные меры. «Любой белый в округе Осейдж скажет вам, что индейцы буквально сорвались с цепи[175], – заявил он и добавил: – Пришел день, когда мы должны ограничить их траты или изгнать из наших сердец и совести всякую надежду сделать из осейджа настоящего гражданина».

      Отдельные конгрессмены и свидетели попытались смягчить кампанию по превращению осейджей в козлов отпущения. На следующих слушаниях даже сам бывший опекуном судья признал, что богатые индейцы тратят деньги точно так же, как и белые. «В этих осейджах немало человеческого»[176], – сказал он. Хэйл также утверждал, что правительство не вправе диктовать членам племени финансовые решения.

      Однако в 1921 году, так же, как когда-то в качестве оплаты за захваченные у осейджей земли ввели систему пайков – и, как всегда, превращая проповедь просвещения в молот принуждения, – Конгресс принял еще более драконовский закон, регулирующий, как индейцам распоряжаться своими деньгами. Опекуны не только продолжили контролировать финансы подопечных – по новому закону «ограничивались» даже осейджи с опекунами. Теперь каждый из них ежегодно мог потратить из своей доли фонда нефтяных доходов не более нескольких тысяч долларов. При этом не принималось во внимание, что деньги могли потребоваться на оплату образования или лечения заболевшего ребенка. «У нас много маленьких детей[177], – выступил в прессе последний потомственный вождь племени, которому было уже за восемьдесят. – Мы хотим их растить и учить. Мы хотим, чтобы они жили в комфорте, и не хотим, чтобы кто-то, кому нет дела до нас, придерживал наши деньги. Они нужны нам сейчас. Они у нас есть. Они наши, и мы не желаем, чтобы какой-то самодур не позволял нам ими пользоваться… Это несправедливо. Мы не желаем, чтобы с нами обращались как с малыми детьми. Мы взрослые люди и способны сами о себе позаботиться». Молли, как чистокровная осейджка, также оказалась в числе тех, на чьи деньги налагались ограничения. По крайней мере, ее опекуном был муж, Эрнест.

      В финансовые дела племени вмешивалось не только федеральное правительство. Вокруг денег осейджей так и кружили хищники – «стая стервятников»[178], как посетовал один индеец на заседании совета. За их счет всячески стремились поживиться продажные местные чиновники. На деньги в банках нацеливались грабители. Торговцы заламывали «особые» – то есть вздутые до небес – цены. Поражением чистокровных осейджей в правах пользовались нечистые на руку бухгалтеры и юристы. В Орегоне нашлась даже тридцатилетняя белая женщина, в поисках состоятельного мужа прямо писавшая в совет племени: «Пожалуйста, скажите самому богатому индейцу, которого знаете, что я добродетельна и честна настолько, насколько возможно»

174

Х. С. Трэйлор Като Селлс, в Indians of the United States: Investigation of the Field Service, 201.

175

Там же, 204.

176

Modifying Osage Fund Restrictions, 60.

177

Pawhuska Daily Capital, 19 ноября 1921 года.

178

Стенограмма заседания племенного совета осейджей, 1 ноября 1926 года, ONM.