Перстень Андрея Первозванного. Елена Арсеньева

на нее тоненьким ломтиком батона. – Еще вспомнишь мои слова, я такие вещи безошибочно чую: сколь много нам открытий чудных готовит эта история, ты и вообразить не можешь! И кроме того – это я нарочно говорю, чтобы ты не комплексовала, – я ведь перед тобой в неоплатном долгу. Не забыла, надеюсь?

      Альбина недоверчиво взглянула в отважно блестящие глаза – и ничего не смогла с собой поделать: начала хохотать вместе с Валерией.

      Знакомством они были обязаны все той же приснопамятной страсти тети Гали спать на дежурствах. Тогда тетушка работала в терапии, самом спокойном отделении больницы. В терапии только-только появились так называемые коммерческие палаты: в них могли спокойно хворать пациенты, предпочитавшие это делать в одиночестве и имеющие возможность свое одиночество оплатить. С них драли в три шеи и за лекарства, и за процедуры, и за метраж. Это было выгодно стремительно нищающей больнице, и вокруг обитателей тех палат все ходили на цыпочках, охраняя их покой.

      Среди платных пациентов однажды оказался мужчина лет сорока пяти с обострением язвенной болезни. Он владел небольшой фирмой, однако трудно было догадаться, сделался причиной обострения производственный или семейный стресс. Тетя Галя, инструктируя Альбину перед очередным ночным бдением, высказывалась именно за вторую версию, живописуя скандальный нрав супруги несчастного язвенника. Эта самая супруга все отделение извела голосом и повадками электропилы, «за свои деньги» требуя влажную уборку через каждый час, неусыпное внимание врача, сиделку у двери палаты и вообще неизвестно чего. Она не отходила от мужа целый день, озабоченно касаясь губами его лба, поправляя подушку, разглаживая простыни, то проветривая, то запирая форточку до невыносимой духоты, беспрестанно подсовывая больному раскаленный, из термоса, шиповниковый чай, ругательски ругая больничную еду – и незаметно, с отвращением пробуя, скушав чуть ли не весь диетический протертый супчик, предназначенный язвеннику… Словом, дама была невыносима просто-таки клинически. Вдобавок порывалась остаться в палате на ночь и уже начала требовать себе кровать или хотя бы раскладушку. Однако дежурный врач поймал отчаянный взор больного, брошенный на ночной столик, где рядом с неочищенным яблоком лежал нож, – и понял, что если он уступит вздорной даме, то ночью можно ожидать одного из двух: либо прободения язвы, либо убийства. Поэтому любящая супруга после некоторых усилий была выдворена домой, взяв на прощание с персонала страшную клятву, что на ночь у постели больного останется сиделка.