Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма. Вольфганг Штрик

реакции по сути являются успешными попытками – растянувшимися на добрых четыре десятилетия – купить время за деньги. «Купить время» – дословный перевод английского выражения buying time, что означает выиграть время, оттянуть предстоящее событие, чтобы попытаться его предотвратить. Для этого необязательно требуются деньги в буквальном смысле. Правда, в нашем случае это были именно деньги – огромные. Деньги – самый загадочный институт капиталистической современности – были нужны для того, чтобы снять напряжение от потенциально дестабилизирующих социальных конфликтов: сначала с помощью инфляции, потом – растущих государственных долгов, далее – путем расширения рынков частного кредитования и, наконец, сегодня – через покупку центральным банком государственных долгов и банковских обязательств. Как я покажу, «покупка времени», отсрочившая и растянувшая кризис демократического капитализма в послевоенные годы, тесно связана с эпохальным процессом капиталистического развития, который мы называем «финансиализацией» [Krippner, 2011].

      Если взять достаточно широкие временные рамки, то развитие нынешнего кризиса можно рассматривать как эволюционный и даже диалектический процесс[11]. Иными словами, то, что в краткосрочной перспективе несколько раз подряд воспринималось как окончание кризиса (и в этом смысле, по сути, опровергало актуальную теорию кризиса), при оценке более длительной траектории оказывается лишь изменением формы проявления фундаментальных конфликтов и недостаточной внутренней интегрированности системы. Поверхностным, «косметическим» решениям требуется не больше десятилетия, чтобы превратиться в проблему – точнее, в старую проблему в новом обличье. Каждая победа над кризисом рано или поздно оборачивается прелюдией к новому кризису; сложные и непредвиденные повороты ее пути всякий раз скрывают тот факт, что все стабилизационные механизмы неизбежно временны, покуда логика капиталистического развития – «захват территорий» рынком [Lutz, 1984; Luxemburg, 1913] – сталкивается с логикой социальной жизни.

      К числу моих не самых приятных воспоминаний о годах учебы во Франкфурте относится то, что на лекциях и семинарах, по крайней мере на мой взгляд, слишком много внимания уделялось «подходам» и слишком мало тому, что с их помощью можно исследовать. В бытность студентом мне слишком часто не хватало своего рода ощущения причастности к миру (Welthaltigkeit), которое, к примеру, можно найти в работе Райта Миллса «Властвующая элита» [Mills, 1956]. По сей день социология без историй, местного колорита, лишенная экзотики, а порой и абсурда политической жизни, очень быстро вызывает во мне скуку. Несмотря на то что я, таким образом, в теоретическом смысле путешествую налегке, очевидно, что моя тема – финансовый и фискальный кризис богатых капиталистических демократий – настоятельно требует обращения к традициям политической экономии. Потому что, если социологическая теория кризиса и политологическая теория демократии не научатся видеть в экономике

11

О возрождении концепции диалектического изменения в современной институциональной теории см.: [Greif, 2006], а также [Greif, Laitin, 2004].