Всё сложно. Юлия Краковская

и маленькие рыбьи глазки совсем не мешали ему быть весьма уверенным в себе. Более того, он считал себя завидным женихом.

      Гена сразу начал звать меня на обеды в ресторан и вообще пытался дружить. Через несколько недель он поинтересовался:

      – А у тебя есть друг? Ты с кем-то встречаешься?

      – Ага.

      – Я так понял, он новоприбывший?

      – Да.

      – Так у тебя с ним серьезно?

      – Ну да.

      – Нафиг он тебе нужен? У него же денег нет, пошли его к черту.

      – Зачем? Я же его люблю.

      С тех пор Гена стал все чаще и чаще выражать недовольство мной. Однажды после ежедневной летучки он отозвал меня в сторону:

      – Юля, так больше продолжаться не может!

      – Что ты имеешь в виду?

      – Ты опоздала на целую минуту! И это уже не первый раз!

      – На минуту? – уточнила я.

      – Да-а, – сказал он. Лицо у него при этом было садистское.

      – Представь себе, сколько человек тебя ждут целую минуту, если умножить эту минуту на человеко-часы, получится очень много времени.

      Мне стало тошно.

      – Хорошо, я тебя поняла, – сказала я, спокойно глядя ему в глаза. Мне искренне хотелось, чтобы он увидел, что я все про него поняла и никаких чувств, кроме презрения, он у меня не вызывает.

      А вот дальше началось настоящее издевательство, или, как это сейчас называется, «джобинг». Бесконечные придирки по любому, даже самому пустячному поводу, унизительные высказывания в мой адрес на всех совещаниях. Надо сказать, что с самого советского детства я не переношу унижения. Когда-то очень похожий на Гену учитель истории перед всем классом, брызгая слюной и покрываясь красными пятнами, говорил мне:

      – Я, Краковская, если захочу, могу тебя выпороть прямо здесь перед всем классом вот этой вот указкой!

      Я ничего не понимала, но мне было так мерзко и стыдно, что хотелось умереть. Сейчас я понимаю, что это было сексуальное домогательство, он озвучивал свои сексуальные фантазии вслух перед сорока детьми. Еще он любил открыть дверь головой какого-нибудь мальчика, и я была единственной, кто ему говорил, что он не имеет права так себя вести.

      Когда взорвался Чернобыль, все киевские дети были отправлены подальше от города. Юрий Ильич – так его звали – вызвался поехать с нами, ему ведь тоже нужно было вывезти семью из Киева. Наш лагерь был на берегу Черного моря, стало быть, родители далеко. Вот где этот псих оттянулся. Я думаю, он не пытался меня изнасиловать, понимая, что у меня нормальные отношения с родителями, я им все расскажу и он сядет в тюрьму. Будь я более забитым и запуганным ребенком, он наверняка так бы и сделал. В один прекрасный день он построил весь наш класс, начал за что-то на меня кричать, а потом рявкнул:

      – Выйди из строя, когда я с тобой разговариваю, свинья!

      – Никуда я не пойду, сами вы свинья.

      Тогда он накинулся на меня с кулаками. Я, правда, отбивалась изо всех сил: расцарапала ему лицо, порвала рубашку, а он расстегнул мне кофту, но тут все